Малышкин александр георгиевич. Александр Малышкин: забытый самородок советской литературы

Современный беллетрист.

В 1917-1918 работал в Черноморском флоте, в 1918 с последним матросским эшелоном эвакуировался на север. Вел оперативную работу в Красной армии на Восточном.

Туркестанском и Южном фронтах.

Принимал участие в операциях по овладению Крымом . Первая повесть М. - "Падение Даира" - написана в 1921. Входил в лит-ую организацию "Перевал". В настоящее время - один из руководителей Всерос. союза советских писателей, член редколлегии журн. "Новый мир". Материалом для произведений М. за редким исключением служит гражданская война. В первый период творчества, особенно в "Падении Даира", М. развертывает тему железной закономерности революции.

На мир, умирающий в "предсмертной, сумасшедшей агонии", двинулись "становья орд", миллионы, через голод и разруху, "в пеньи фанфар шли упоенные - на крыльях сказок о грядущих веках" ("Падение Дайра"). "Закон масс" не знает исключений, "молот множеств" ударяет без пощады.

И в величественной эпопее художественно трансформированного падения Перекопа М. показывает, как в страшном напряжении борьбы прорывается в Даир (Крым) к "прекрасным векам" армия революции пролетариата. "Падение Даира" отличается предельным художественным абстрагированием, отвлеченной символикой образов.

М. - с революцией, но от него еще скрыт ее подлинный социальный характер, ее специфика как революции пролетариата еще подменена абстрактным образом революции-освободительницы, революции "низов", "масс", "множеств". Этому соответствует и гиперболичный, абстрактно-символический стиль эпопеи М., построенный на отвлеченных представлениях, торжественно-ритмический.

Этот стиль меняется во второй период творчества М. в ряде его небольших рассказов, находя наиболее полное выражение в повестях "Февральский снег" и "Севастополь". Темой их является судьба в революции мелкобуржуазной интеллигенции, колеблющейся между революцией и контрреволюцией.

Малышкину чужды встречающаяся у ряда писателей-попутчиков трагическая окраска интеллигентских переживаний, возвеличение интеллигентской прослойки, поиски для нее "третьего пути". Жизненный путь Шелехова (главного героя "Февральского снега" и "Севастополя", студента, затем прапорщика и флотского офицера) интересует М. как доказательство невозможности избежать выбора между революцией и контрреволюцией.

Не давая сколько-нибудь четкого художественного анализа движущих сил революции и в частности очень неясно изображая ведущую роль пролетариата, превращая революцию в фон для оттенения образа Шелехова, М. в то же время всесторонне вскрывает социальную природу этого образа.

Социальная среда, которую представляет Шелехов, характеризуется у М. постоянным антагонизмом между стремлением проникнуть в ряды эксплуататорских верхушек общества и тяготением к "демократическим" низам. Эта среда "завидует" верху - и тянется к нему, она сочувствует "низу" - и презирает его. И вот перед рефлектирующим интеллигентом Шелеховым, склонным к безвольной мечтательности и мало пригодным для активной деятельности, Февральская революция 1917 открывает широкие возможности для личной карьеры.

Шелехову, мечтающему о роли вождя, удается в период керенщины достигнуть значительной популярности; но развитие революции обнажает пропасть между буржуазией и пролетариатом, и перед Шелеховым снова встает проблема выбора.

Он видит, что у него нет крепкой классовой почвы под ногами, "что все-таки не он, а его теперь вели". И приводя Шелехова к растворению в массе матросов, борющихся с контрреволюцией, Малышкин не только ставит перед мелкобуржуазной интеллигенцией вопрос о необходимости выбора между классами, но и доказывает, что место Шелехова должно быть по эту сторону баррикады, вместе с пролетариатом.

Смысл "Февральского снега" и "Севастополя" - не только в правильном социально-психологическом анализе мелкобуржуазной интеллигенции, но и в разоблачении мистифицирующего ореола, который во многих попутнических произведениях окутывает образ интеллигента.

М. "раздевает" Шелехова, обнажает его уродливые стороны, его идейную бесплодность, лживость его романтических иллюзий.

Такое разоблачение не есть традиционное интеллигентское самобичевание, такое разоблачение в конечном итоге приводит к утверждению Шелехова на новом этапе его пути, к его перерождению, к переработке его в процессе пролетарской революции.

Однако все эти тенденции лишь прощупываются в замысле повестей, но не развернуты в их полном художественном раскрытии. "Шелеховщина" не показана в действии, она дана в пассивном реагировании сознания на явления революции.

Новый Шелехов декларирован, но не показан.

У М. нехватает понимания того, что субъективная "ненужность" Шелехова на определенном этапе есть форма его объективной полезности для буржуазии.

И - самое главное - нет вскрытия действительных пружин революционного процесса, художественно не раскрыт его пролетарский характер.

Стиль данного периода творчества М. характеризуется отходом от отвлеченной символики "Падения Даира", преобладанием реалистических черт, усилением конкретности, значительно большим вниманием к социально-психологическому анализу, и в то же время сохранением и усилением тенденции пассивно-лирического подхода к явлениям действительности.

События революции М. не рисует бесстрастно, он по преимуществу дает их глазами Шелехова; в других случаях он широко прибегает к лирически-пейзажному обрамлению и т. п. приемам, стремясь к максимальной эмоциональной эффективности.

В современной литературе М. является характерным представителем тех кадров попутчиков, которые в период социалистической реконструкции превращаются в "союзников" пролетарской литературы, преодолевая в себе черты прежнего попутничества на путях органической перестройки.

Библиография: I. Падение Дайра, альм. "Круг", 1923, № 1, и отд., Москва, 1926; Февральский снег и др. повести и рассказы, М., 1928; Севастополь, ГИХЛ, M., 1931 (изд. 2-е). II. Смирнов Н., А. Малышкин, "Новый мир", 1929, кн. II; Фадеев А., О "Севастополе" Малышкина, "На литературном посту", 1929, кн. VI; Селивановский А., А. Малышкин, там же; Зонин А., Мотивы творчества А. Малышкина, "Печать и революция", 1929, кн. VII. III. Владиславлев И. В., Литература великого десятилетия (1917-1927), том I, Гиз, Москва - Ленинград, 1928. А. Селивановский. {Лит. энц.} Малышкин, Александр Георгиевич Род. 1892, ум. 1938. Писатель.

Произведения: "Падение Даира" (1923), "Люди из захолустья" (1937-38) и др.

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Алекса́ндр Гео́ргиевич Малы́шкин ( -) - русский советский писатель, классик социалистического реализма.

Биография

Александр Малышкин родился 9 (21) марта 1892 года в селе Богородском Мокшанского уезда Пензенской губернии. Его отец служил приказчиком в лавке, принадлежавшей мокшанскому купцу и писателю-народнику В. П. Быстренину . По рассказам Анны Георгиевны Малышкиной, родной сестры писателя: «Нас в семье было детей семь человек, дед наш был из зажиточных мужиков, а отец перебрался в город Мокшан и купил пекарню, где пёк калачи и продавал их по копейке пара». [[К:Википедия:Статьи без источников (страна: Ошибка Lua: callParserFunction: function "#property" was not found. )]][[К:Википедия:Статьи без источников (страна: Ошибка Lua: callParserFunction: function "#property" was not found. )]] О своём детстве Малышкин рассказывает в романе «Люди из захолустья»: «Мы были бедные, мы происходили из курносого, застенчивого простонародья, и я был первый в нашем роду, которого отец дерзнул послать в гимназию , на одну скамейку с господами».

После окончания университета Малышкин был призван в армию, досрочно произведён в прапорщики и направлен в Севастополь , в действующий Черноморский флот . С по 1920 годы участвовал в Гражданской войне на Восточном , Туркестанском и Южном фронтах; принимал участие в операциях по овладению Крымом .

Входил в литературную организацию «Перевал» . Был одним из руководителей Всерососсийского союза советских писателей, членом редколлегии журнала «Новый мир» . Жил в Москве в знаменитом «Доме писательского кооператива» (Камергерский переулок , 2).

Жена Вера Малышкина, сын Георгий (Юрий) Александрович Малышкин, в 18 лет погиб на Курской дуге , командир взвода танков.

Известность Малышкину принесла написанная в 1923 году повесть «Падение Даира» - одна из первых в советской литературе попыток осмыслить народный характер революции.

Широкое читательское признание принёс незаконченный из-за ранней смерти роман «Люди из захолустья» ( -), явившийся вершиной творчества писателя. В романе тщательно разработана тема перевоспитания людей в процессе послереволюционных преобразований. «Малышкин обращается к требовавшейся тогда сверху теме первой пятилетки и перевоспитания людей, но сознательно сосредоточивает своё внимание не на машинах и промышленном производстве, а на людях» . Также стали известными повести «Февральский снег» и «Севастополь».

В Пензу писатель приезжал в конце января 1938 года для сбора материалов «о новой индустриальной Пензе», собирался написать для пензенского театра пьесу, но 3 августа пришло сообщение о его смерти .

В 1950 году в Пензе был издан его сборник «Рассказы, очерки, киносценарии».

Характеристика творчества

Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

Могила Малышкина на Новодевичьем кладбище Москвы.

В ранних произведениях Малышкина чувствовалось влияние Лескова и Достоевского . Для рассказов характерна сказовая манера, позволявшая передать атмосферу уездного быта, воссоздать точные реалии обстановки и одновременно дать представление о характерах героев, типажах, воссоздать образный, разговорный язык.

Повесть «Падение Даира» была воспринятая современниками как новаторское произведение: она была основана на реальных событиях (битва за Перекоп), в текст включены документы того времени, сводки штаба, но по стилю близка к былинному повествованию, к эпосу, к лиро-эпической поэме. Здесь Малышкин задавался целью выдвинуть на первый план массы как единственно действенный фактор истории, пренебрегая индивидуализацией образов. Это произведение, написанное под влиянием Б. Пильняка , в поэтически-экспрессивной форме говорит о спонтанной активности безымянных людских масс.

Писатель был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище. В 1977 г. в Мокшане был открыт музей А. Г. Малышкина. Его именем названа в Мокшане Пензенской области.

Произведения

- «Последний Барыков», рассказ
- «Полевой праздник», рассказ
1914 - «Сутуловские святки», рассказ
- «Уездная любовь», рассказ
- «Падение Даира», повесть, альм. "Круг", №1, отд. изд. 1926
- «Поезд на юг», рассказ
- «Севастополь», М., ГИХЛ, повесть, 2-е изд. 1931
1926 - "Ночь под кривым рогом", М.: библиотека "Огонька" №146 (?)
- «Денек», этюд
1928 - Февральский снег, повести и рассказы
- «На высоте 565», очерк
- «Люди из захолустья», роман, 2-е изд. 1938

Напишите отзыв о статье "Малышкин, Александр Георгиевич"

Литература

Новиков В. В. Творческий путь Александра Малышкина // Малышкин А. Г. Севастополь. - М.: Правда, 1985. - С. 3-12.

Примечания

Ссылки

Вячеслав Нефёдов .

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Малышкин, Александр Георгиевич

Мне казалось, что он пытается, во что бы то ни стало, убедить себя в том, во что ему очень хотелось верить.
– Не все люди любят только себя, знаете ли... – грустно сказала я. – Есть что-то более важное, чем власть или сила. Есть ещё на свете Любовь...
Караффа отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, будто я только что произнесла какую-то полную чушь...
– Любовь не управляет, миром, Изидора, ну, а я желаю им управлять!
– Человек может всё... пока не начинает пробовать, ваше святейшество – не удержавшись, «укусила» я.
И вспомнив что-то, о чём обязательно хотела узнать, спросила:
– Скажите, Ваше святейшество, известна ли Вам правда о Иисусе и Магдалине?
– Вы имеете в виду то, что они жили в Мэтэоре? – я кивнула. – Ну, конечно же! Это было первое, о чём я у них спросил!
– Как же такое возможно?!.. – ошеломлённо спросила я. – А о том, что они не иудеи, Вы тоже знали? – Караффа опять кивнул. – Но Вы ведь не говорите нигде об этом?.. Никто ведь об этом не знает! А как же ИСТИНА, Ваше святейшество?!..
– Не смешите меня, Изидора!.. – искренне рассмеялся Караффа. – Вы настоящий ребёнок! Кому нужна Ваша «истина»?.. Толпе, которая её никогда не искала?!.. Нет, моя дорогая, Истина нужна лишь горстке мыслящих, а толпа должна просто «верить», ну, а во что – это уже не имеет большого значения. Главное, чтобы люди подчинялись. А что им при этом преподносится – это уже является второстепенным. ИСТИНА опасна, Изидора. Там, где открывается Истина – появляются сомнения, ну, а там где возникают сомнения – начинается война... Я веду СВОЮ войну, Изидора, и пока она доставляет мне истинное удовольствие! Мир всегда держался на лжи, видите ли... Главное, чтобы эта ложь была достаточно интересной, чтобы смогла за собой вести «недалёкие» умы... И поверьте мне, Изидора, если при этом Вы начнёте доказывать толпе настоящую Истину, опровергающую их «веру» неизвестно во что, Вас же и разорвёт на части, эта же самая толпа...
– Неужели же столь умного человека, как Ваше святейшество, может устраивать такое самопредательство?.. Вы ведь сжигаете невинных, прикрываясь именем этого же оболганного, и такого же невинного Бога? Как же Вы можете так бессовестно лгать, Ваше святейшество?!..
– О, не волнуйтесь, милая Изидора!.. – улыбнулся Караффа. – Моя совесть совершенно спокойна! Не я возвёл этого Бога, не я и буду его свергать. Но зато я буду тем, кто очистит Землю от ереси и блудодейства! И поверьте мне, Изидора, в день, когда я «уйду» – на этой греховной Земле некого будет больше сжигать!
Мне стало плохо... Сердце выскакивало наружу, не в состоянии слушать подобный бред! Поэтому, поскорее собравшись, я попыталась уйти от понравившейся ему темы.
– Ну, а как же то, что Вы являетесь главою святейшей христианской церкви? Разве не кажется Вам, что ваша обязанность была бы открыть людям правду об Иисусе Христе?..
– Именно потому, что я являюсь его «наместником на Земле», я и буду дальше молчать, Изидора! Именно потому...
Я смотрела на него, широко распахнув глаза, и не могла поверить, что по-настоящему всё это слышу... Опять же – Караффа был чрезвычайно опасен в своём безумии, и вряд ли где-то существовало лекарство, которое было в силах ему помочь.
– Хватит пустых разговоров! – вдруг, довольно потирая руки, воскликнул «святой отец». – Пройдёмте со мной, моя дорогая, я думаю, на этот раз мне всё же удастся Вас ошеломить!..
Если бы он только знал, как хорошо это ему постоянно удавалось!.. Моё сердце заныло, предчувствуя недоброе. Но выбора не было – приходилось идти...

Довольно улыбаясь, Караффа буквально «тащил» меня за руку по длинному коридору, пока мы наконец-то не остановились у тяжёлой, украшенной узорчатой позолотой, двери. Он повернул ручку и... О, боги!!!.. Я оказалась в своей любимой венецианской комнате, в нашем родном фамильном палаццо...
Потрясённо озираясь вокруг, не в состоянии придти в себя от так неожиданно обрушившегося «сюрприза», я успокаивала своё выскакивающее сердце, будучи не в состоянии вздохнуть!.. Всё вокруг кружилось тысячами воспоминаний, безжалостно окуная меня в давно прожитые, и уже частично забытые, чудесные годы, тогда ещё не загубленные злостью жестокого человека... воссоздавшего для чего-то здесь(!) сегодня мой родной, но давно утерянный, счастливый мир... В этой, чудом «воскресшей», комнате присутствовала каждая дорогая мне моя личная вещь, каждая любимая мною мелочь!.. Не в состоянии отвести глаз от всей этой милой и такой привычной для меня обстановки, я боялась пошевелиться, чтобы нечаянно не спугнуть дивное видение...
– Нравится ли вам мой сюрприз, мадонна? – довольный произведённым эффектом, спросил Караффа.
Самое невероятное было то, что этот странный человек совершенно искренне не понимал, какую глубокую душевную боль он причинил мне своим «сюрпризом»!.. Видя ЗДЕСЬ (!!!) то, что когда-то было настоящим «очагом» моего семейного счастья и покоя, мне хотелось лишь одного – кинуться на этого жуткого «святого» Папу и душить его в смертельном объятии, пока из него не улетит навсегда его ужасающая чёрная душа... Но вместо того, чтобы осуществить так сильно мною желаемое, я лишь попыталась собраться, чтобы Караффа не услышал, как дрожит мой голос, и как можно спокойнее произнесла:
– Простите, ваше святейшество, могу ли я на какое-то время остаться здесь одна?
– Ну, конечно же, Изидора! Это теперь ваши покои! Надеюсь, они вам нравятся.
Неужели же он и в правду не понимал, что творил?!.. Или наоборот – прекрасно знал?.. И это всего лишь «веселилось» его неугомонное зверство, которое всё ещё не находило покоя, выдумывая для меня какие-то новые пытки?!.. Вдруг меня полоснула жгучая мысль – а что же, в таком случае, стало со всем остальным?.. Что стало с нашим чудесным домом, который мы все так сильно любили? Что стало со слугами и челядью, со всеми людьми, которые там жили?!.
– Могу ли я спросить ваше святейшество, что стало с нашим родовым дворцом в Венеции?– севшим от волнения голосом прошептала я. – Что стало с теми, кто там жил?.. Вы ведь не выбросили людей на улицу, я надеюсь? У них ведь нет другого дома, святейшество!..
Караффа недовольно поморщился.
– Помилуйте, Изидора! О них ли вам стоит сейчас заботиться?.. Ваш дом, как вы, конечно же, понимаете, теперь стал собственностью нашей святейшей церкви. И всё, что с ним было связано – более уже не является Вашей заботой!

Александр Малышкин (1892 - 1938) - российский и советский писатель, творчество которого долгое время позиционировалось как классика т. н. "социалистического реализма" и "певца/художника революции". Это стало одной из основных причин, по которой его произведения для современного читателя оказались, что называется, за бортом.

Малышкин довольно активно издавался при жизни, а после смерти - до 1990 года - вышло четыре собрания его сочинений. Совокупный тираж изданий Малышкина превышает 5.000.000 экземпляров. После распада СССР его творчество начинает переосмысливаться: из "классика социалистического реализма" Малышкин внезапно превращается в тонкого обличителя, сумевшего пронести через цензуру в тридцатые годы нелицеприятные для власти тексты. Так чем Александр Малышкин может быть интересен современному читателю? Об этом и пойдёт речь в нашей статье.

Биоаграфия Александра Малышкина

Александр Георгиевич Малышкин родился 21 (9) марта 1892 года в селе Богородском Мокшанского уезда Пензенской губернии в крепкой крестьянской семье. Несколько лет спустя его семья перебирается в уездный городок Мокшан, где прошли детские годы. Отец, вдохновлённый успехами юного Саши, отправляет того в Первую мужскую гимназию в Пензе, где мальчик учится с 1902 по 1910 годы.

Окончив гимназию с серебряной медалью, был зачислен в Петербургский университет, где учился на историко-филологическом факультете. Там Малышкин знакомится с революционно настроенным студенчеством, проникается их идеологией и на этой почве пишет стихи, несколько позже - рассказы (1913 - 1915), в которых нашли отражение впечатления от детства, проведённого в Мокшане.

Закончив университет в 1916-м, он был призван в армию. Пройдя обучение в ораниенбаумской школе, произведён в прапорщики, после чего попадает в Севастополь, где встречает Октябрьскую революцию. Александр принимает её и с 1919 года участвует в боевых действиях Красной армии на Восточном, Туркестанском и Южном фронтах, а также в штурме Перекопа.

По окончании Гражданской войны, в 1922 году переезжает в Москву, работает в газете "Красная звезда" и Военной академии. В 1923 году публикует повесть о взятии Крыма - "Падение Даира", - принёсшую ему первую известность. После Малышкин публикует ещё несколько рассказов, а выход в печати повести "Севастополь" (1927 - 1931) выводит автора в список самых читаемых и обсуждаемых в то время советских писателей.

С 1928-го Малышкин трудится в редакционной коллегии журнала "Новый мир", являясь наставником для многих начинающих авторов. В тридцатых годах он работает над романом "Люди из захолустья", отразившим крупнейшие потрясения, которые испытала страна в "год великого перелома", и публикует его незадолго до смерти. В 1938 году, в ночь со 2 на 3 августа, Малышкин умирает в Кремлёвской больнице от саркомы лёгких.

За недолгий творческий путь (около 25 лет) Малышкин написал скромное количество произведений. Так, в сборниках и собраниях сочинений писателя, как правило, печатались 14 рассказов, 2 повести и 1 роман. Такая "непродуктивность" объясняется тем, что над каждым произведением писатель работал очень трудно, тщательно подбирая каждое слово и нередко перечёркивая написанное.
Однако дух времени Александр Малышкин передавал в своей манере и со своей точкой зрения, не внимая спускаемым сверху директивам. О чём же писал этот автор?

Ранние рассказы Малышкина: 1913 - 1915

Особый интерес для современного читателя могут представить дореволюционные рассказы Малышкина, которых ещё совсем не коснулась советская идеология, отчего они выдержаны в модернистской манере. В них писатель затронул извечную проблему судьбы, однако разрешал её на примере русского уезда начала XX века и задавленных в нём "маленьких людей". Малышкин ясно дал понять, как больно и грубо ломаются о суровую действительность робкие мечты о личном счастье.

К примеру, в рассказе "Последний Барыков" (1913) главный герой, Афонька, пытается свататься к возлюбленной, Зоиньке, однако та жёстко "отшивает" незадачливого ухажёра на том основании, что тот слишком беден для неё: "Знаем мы вас: сейчас турусы на колесах, а там ваше дело телячье, поел да в хлев! Не сметь!" На следующий день разочарованный Афонька идёт в теплушку играть с местными богачами в карты, однако он, неопытный картёжник, совершенно не знакомый со стратегией игры , проигрывает всё. После у него мутится рассудок: напиваясь, он убивает хозяина своей лавки, а после безуспешно пытается забыться и, мучимый раскаянием, лезет в петлю.

В другом раннем рассказе писателя - "Полевой праздник" (1914) - воссоздаётся атмосфера уездной ярмарки, которой с нетерпением ждут и крестьяне, и купцы, и местные дворяне. "Полевой праздник", казалось бы, должен стать ярким, поистине волшебным событием в жизни уездного городка: "Ярмарка живет, как громадное тело, как сказочный дракон, огненно расцвеченный крылатыми лучами". Однако она превращается в дикое, стихийное гульбище, где балом правят низменные инстинкты. Поэтому там нет места для настоящей любви, которую ждёт от княжны влюблённый купец Синельников, главный герой рассказа.

Творчество Малышкина в 1920-х годах

В двадцатые годы Малышкин отошёл от старой темы, взявшись за описание Гражданской войны и первых лет НЭПа. Однако и новую тему он решает на старый лад, то есть через призму своего мировоззрения, отражённого ещё в ранних рассказах. В своих художественных произведениях и газетных статьях он открыто поддерживает завоевания революции и советскую власть, однако позволяя себе и крамольные высказывания.

Так, в рассказе "Случай с комиссаром" (1923) трём красноармейцам на автомобиле не повезло попасть в стан к белым. Чтобы прорваться через них, они маскируются под "золотопогонников", так что главный герой, красный комиссар, становится полковником Муранцовым. Внезапно ему начинает нравиться роль белогвардейского офицера, он с удовольствием напивается и пляшет на балу, после чего просыпается и с неудовольствием понимает, что всё случившееся было : в начале рассказа он вместе с товарищами надышался керосину.

Настолько же неоднозначно, безо всякого большевистского пафоса в повести "Севастополь" (1931) раскрываются революционные события в Черноморском флоте. Малышкин даёт происходящее глазами интеллигента - Сергея Шелехова, выпускника Петроградского университета, волею судьбы ставшего мичманом в 1917 году. Безучастная почти до самой развязки позиция Шелехова сродни позиции Юрия Живаго, благодаря чему революция рассматривается беспристрастным взглядом, объективно оцениваются её последствия для России. Малышкину удалось протащить через советскую цензуру такие крамольные мысли (данные, конечно, от лица одного из персонажей): "...Ленин сейчас - самый умнеющий в России человек. Потому что вся шантрапа до того теперь остервенилась, что все равно с ней никакого сладу не найдешь. Теперь так и надо: дать ей полную свободу, крой, мол, до последнего остервенения, чтоб дальше некуда. Ну, а когда самой этой шантрапе и то тошно станет, сами первые царя запросют...".

1930-е годы. Роман "Люди из захолустья"

Тридцатые годы Александр Малышкин, по сути, отдаёт работе над первым и последним романом - "Люди из захолустья". Это самое спорное произведение писателя, которое предлагает нам взглянуть на индустриализацию и коллективизацию страны изнутри. В советское время было принято считать, что роман показывает, как "год великого перелома" под чутким руководством партии ломает людей старой, дореволюционной формации, меняет их представление о жизни и переплавляет их в "сознательных рабочих".

Казалось бы, концовка подтверждает точку зрения советской критики: один положительный герой, мастер-краснодеревщик, нашёл себя на магнитогорской (в романе - красногорской) стройке, другой - 18-летний бывший батрак - устроился там шофёром, а герои с кулацким, собственническим мышлением, оказались на великой стройке не у дел. Однако, как отмечает Александр Солженицын в своей статье о Малышкине ("Новый мир", 1999, №10), такая концовка была "заказана": без неё книга не появилась бы в печати (а первое издание вышло в 1938 году).

Главное в книге - это рассказ о русской деревне, по которой прошлась убийственная политика коллективизации. Книга изобилует описаниями мрачного быта, нищего крестьянства и произвола некогда угнетённых бедняков. Сбегающие от колхоза крестьяне и кулаки, едущие на красногорскую стройку, позволяют себе такие откровенные сентенции, как: "И никакого закона уж нет: ты им налог заплатишь, а они опять накладывают. У них цель теперь такая - задушить".

Александр Малышкин умер спустя несколько месяцев после выхода "Людей из захолустья" отдельным изданием. Существует мнение, что именно написание романа стало причиной скоропостижной смерти писателя, однако доподлинно установить это, очевидно, не получится. После смерти Малышкина хорошо знали советские читатели, однако его не проходили в школе, а по его произведениям была сделана лишь одна экранизация. Возможно, в его творчестве было действительно что-то такое, на чём не стоило акцентировать внимание в советские годы, но стоит изучать сейчас?

Вместо заключения

Жизненный и творческий путь Александра Малышкина несколько напоминает судьбу . Начав как прогрессивный модернист, Малышкин принимает революцию, пишет произведения, расцениваемые как "подлинно советские", "соцреалистические", в последние годы жизни начинает оценивать советскую действительность более критично, после чего на белом свете долго не задерживается. Судьба Малышкина, подобно Маяковскому, - ещё один пример того, как трудно приходится российскому писателю, пытающемуся творить без оглядки на указания властей.

) - русский советский писатель, классик социалистического реализма.

Александр Малышкин

Имя при рождении	Александр Георгиевич Малышкин
Дата рождения	9 (21) марта
Место рождения	Богородское [d] , Мокшанский уезд , Пензенская губерния , Российская империя
Дата смерти	3 августа (1938-08-03 ) (46 лет)
Место смерти
Гражданство (подданство)
Род деятельности	прозаик
Направление	социалистический реализм
Язык произведений	русский

Биография

Александр Малышкин родился 9 (21) марта 1892 года в селе Богородском Мокшанского уезда Пензенской губернии . Его отец служил приказчиком в лавке, принадлежавшей мокшанскому купцу и писателю-народнику В. П. Быстренину. По рассказам Анны Георгиевны Малышкиной, родной сестры писателя: «Нас в семье было детей семь человек, дед наш был из зажиточных мужиков, а отец перебрался в город Мокшан и купил пекарню, где пёк калачи и продавал их по копейке пара». [ ] О своём детстве Малышкин рассказывает в романе «Люди из захолустья»: «Мы были бедные, мы происходили из курносого, застенчивого простонародья, и я был первый в нашем роду, которого отец дерзнул послать в гимназию , на одну скамейку с господами».

В 1950 году в Пензе был издан его сборник «Рассказы, очерки, киносценарии».

Передавали еще, что на заседании комитета раздался голос, требующий повесить Ивана Иваныча за то, что он при старом режиме ругался на матросов матерно и один раз ударил вахтенного по лицу, грозя отправить его на виселицу… Да, другая, безлицая власть жесточала на кораблях- да и над всей Россией! И - кощунство, не слыханное доселе никогда! - вольные приходили теперь невозбранно на судно, ночевали в кубриках…

Футляр один остался от флота, - со смиренной злобцой вздыхали в кают - компании, когда отлучались вестовые.

И один за другим терялись, уходили в бессрочный старые матросы, коими держался еще былой корабельный лад.

С «Качи» ушел Фастовец, ушел вахтенный Кащиенко… Перед отъездом Фастовец заходил прощаться к капитану Мангалову, который после ночных облав скрывался у двоюродной сестры, где‑то на окраине. Капитан, пораженный этим неожиданным посещением, сначала отчаянно задергал лицом, вообразив, что отыскали, пришли по его душу. Нескладная, виноватая улыбка матроса успокоила его.

Присели оба - старый, отцаревавший на синих морских просторах флот.

Я думал… шо три года мы с вами, Илья Андреич… на одном, как сказать, корабле, - прочувствованно молвил Фастовец, - шо, можбыть, умереть, умереть придется, и не повидаемся.

Матросу кинулась в глаза нездоровая прожелть вислых, выжатых капитанских щек. Несладко, видно, жилось Мангалову за последнее время. «Похудел‑то, аж зенки открылись», - отметил жалобно про себя Фастовец.

Капитан расстроился, прослезился:

Ты меня, Фастовец… это, когда что было… ты прости. С нас тоже требовали, братец… служба.

Утирал слезастые, вислые щеки:

Не думал, того… что ты такой. Спасибо, спасибо.

Вы мине тоже, Илья Андреич, простите, - небывалым у него девьим тенором нежничал и Фастовец, - простите, шо тогда по митингам напротив вас, значит, собачил… Тогда, Илья Андреич, уси собачили.

Мангалов, ослабев, махнул рукой:

Эх, все бросить, все бросить, уезжать надо мне, фастовец… Отслужил! Пчелкой, пчелкой надо заняться. Г - А шо ж и пчелкой! - обрадованно подхватил Фастовец. - Вы вот… да и бог с ней, со службой, с дурной! Вы приезжайте к нам на Украину, мы там и пчельник вам, этого… Найдем у какого буржуя, посшибаем самого ко псам, а пчельник вам. Теперь уся наша права, Илья Андреич.

Мангалов утерся, приосанился:

; - Спасибо тебе, Фастовец. Но ты - верный человек, скажу тебе… Вот ты ко мне пришел уж… придут и они, поклонятся… с - сукины дети. Выручайте, скажут, господин капитан. Ага, выручайте… нет, уж пускай он выручает, ба- набак ваш, лизун… Маркушка‑то. Он сколько время по кубрикам гнусел, под меня рылся… знаю! Я вас выручу! Ты документы получил? - спросил он вдруг матроса.

Ну и поезжай с богом, не задерживайся. Я тебе… за доброе слово, - капитан с ужаснувшимся лицом пал Фастовцу на ухо. - Татарва… весь полуостров скоро подымется… Ни проезду, ни выезду… Слыхал? к Дарданеллам, к Дарданеллам Колчак подошел, стоит во главе… Во главе стоит всех держав! Думаешь, когда сюда дойдет, простит всех, это хулиганство? Слыхал, что Грубер перед кончиной… про мешок‑то?

Неужто про это, Илья Андреич?

Про что же? Ты поезжай, Фастовец, я тебя за твое добро, прямо, этого… прошу!

Матрос растерянно вздохнул, поднимаясь. В тот вечер в качинском кубрике столько было темного говору про татар, про Колчака, про мешок… Фастовцем же овладел прощальный разгул. Он ходил, длинношеий, виновато - торжественный, обряженный в чистую робу первого срока, по всем кают - компанейским, у каждого просил прощения, - если что насобачил когда на митинге, - с каждым по - пас- хальному, крест - накрест, лобызался.

Володе Скрябину отдельно дал на прощание секретный совет:

Усе у нас на «Каче» буде смирно, господин начальник, только одно: шоб мичмана Вицына здесь не було… Я ж за его интерес говорю. Пущай уйдет, писать поступитл куда иль того… а только шоб его на корабле не було. Вот.

Скрябин болезненно встрепенулся:

А что же?

Та так… - уклонился Фастовец. И ушел и сгинул, будто никогда и не было его на «Каче»… Но Скрябина и других верхних очень встревожило это предостережение из кубрика. И так чувствовалось, что вокруг Винцента завязывается какой‑то зловещий узел. Несомненно, мин ного офицера следовало вовремя спровадить с корабля, чтобы не разыгралось однажды что‑нибудь похуже «Гаджибея». Начнут с одного, а потом распалятся…

И Володя мучительно решил.

Как теперь ваше настроение? - спросил он как‑то Винцента, задержав его после обычного доклада. Спросил как можно сочувственней и ласковей.

(Но не вышло: глаза под мичманским пристальным, понимающим взглядом сами окосели, воровато прыгнули в угол.)

Благодарю вас, господин старлейт. На берег не хожу, немного леплю, задумал одну работу по специальности. Несомненно, Дарданеллы будут на днях прорваны союзниками. Тогда боевые действия на Черном море сами собой… ликвидируются, правда, господин старлейт? Значит, нашей бригаде предстоит колоссальное вытраливание собственных заграждений. Как минный офицер, пытаюсь набросать предварительные расчеты.

Это не лишне… да, не лишне… Дал бы только нам с вами бог дожить… - Приободрившийся Володя набрался решимости и опять в упор глянул на Винцента: - Между прочим… в Центрофлоте, это уже наверняка известно, лежит подписанный приказ: разрешают и нам демобилизоваться. Это хорошо!

Винцент слегка покачивался, стоя навытяжку. Палящий взгляд его корчил Володю.

Приказ для фендриков, господин старлейт, для попрыгунчиков… В минуту, когда флот… когда русский флот захлебывается и гибнет среди кровавого хамства… - Мичман, задыхаясь, перешел на торжественный кочети- ный альт: - Есть священное правило, господин старлейт: офицер покидает корабль последним. И я, и я, господин старлейт, поступлю в таком случае эффектнее, чем вы думаете…

Он сучил пальцами у горла, словно воротник кителя душил его.

А потом… съехать с корабля в город, Владимир Николаевич, мне? Вы понимаете, что вы предлагаете?

Скрябин не хотел прислушиваться к этому смятению.

У вас же дядя в Ейске, - подсказал он.

Винцент вспыхнул, отступил, его голова занялась страшной кронштадтской дрожью.

Так вы, - кричал он нарочно пронзительным голосом - нарочно, чтобы слышали и за каютой, - так вы, господин старлейт, предлагаете мне перебежать к Каледину?

Володя сдержал судорогу в лице.

Вы меня не так поняли, мичман, - произнес он успокоительным, отечески - научающим (сам знал, что лживым) тоном. - Вы меня не так поняли. У нас в Батуме, не так далеко от Ейска, стоит пятый дивизион…

Последнюю фразу Скрябин многозначительно подчеркнул. Винцент недоверчиво приблизился.

Владимир Николаевич!.. Простите по - человечески! Владимир Николаевич, вы же знаете, что я вынес, несмотря на мою молодость.

Скрябин деликатно прятал руку, которую тот ловил обеими ладонями как бы для лихорадочного поцелуя.

Завтра мы вас откомандируем в Батум.

Но я вернусь еще, вернусь сюда, Владимир Николаевич, - прямо в лицо клятвенно, зловеще вышептывал Винцент.

Дай бог, дай бог!

И Винцент через неделю тоже исчез с корабля. А Володя каждый раз после таких случаев, оставшись один, угнетенно подходил к пианино, машинально поднимал крышку… Да, и жить и править бригадой становилось все труднее и труднее. Даже матросская привязанность, особенно проявившаяся во время малаховских ночей, когда Володю тщательно оберегали и на корабле и на берегу, даже она не утешала теперь, а камнем ложилась на душу: каждый бушлат чудился закапанным кровью… И все было зыбко и непрочно. Кругом многотысячно и неспокойно пучились татары - в какой‑то смутной связи с радой и Калединым; через Дарданеллы, при участии непоколебимого до сих пор Колчака, пробивались к Севастополю с неслыханной кровью английские дредноуты… Неизвестно, как еще через месяц взглянут на матросскую былую любовь и покровительство, на случай со Свинчуговым… Все чаще и чаще Володе и многим другим, похожим на него, прихо дило хотенье: оступиться вдруг в какую‑то пропасть и кануть в ней без следа и сознания… И, пожалуй, подобны были такой пропасти податливые, легко проваливающиеся под пальцами клавиши корабельного пианино и кукольнопричудливая, легкая, как засыпание, прелюдия Александра Скрябина… - Вот она забвенной, словно дождевой завесой застилает городские кручи, матросов, карающие дарданелльские дредноуты, весь страшный угол жизни, который назначено видеть и переживать.