История создания подпоручик киже. Юрий тынянов - подпоручик киже

И пуще торопит Малюта опричников, и чаще бьет коней по крутым бедрам.

– Эй, – говорит он Хомяку, – никак, кто-то кричит за нами?

– Нет, – отвечает Хомяк, – то нашу молвь отголоски разносят.

И серчает Малюта на коней.

– Ах вы волчья сыть, травяные мешки! Ой, не было б за нами погони!

Вдруг слышит Малюта за собою:

– Стой, Григорий Лукьяныч!

Серебряный был у Скуратова за плечами. Не выдал его старый конь водовозный.

– Стой, Малюта! – повторил Серебряный и, нагнав Скуратова, ударил его в щеку рукою могучею.

Силен был удар Никиты Романовича. Раздалася пощечина, словно выстрел пищальный; загудел сыр-бор, посыпались листья; бросились звери со всех ног в чащу; вылетели из дупел пучеглазые совы; а мужики, далеко оттоле дравшие лыки, посмотрели друг на друга и сказали, дивясь:

– Слышь, как треснуло! Уж не старый ли дуб надломился над Поганою Лужей?

Малюта свалился с седла. Бедный старый конь Никиты Романовича споткнулся, покатился и испустил дух.

– Малюта! – вскричал князь, вскочив на ноги, – не за свой ты кус принимаешься! Ты этим кусом подавишься!

И, вырвав из ножен саблю Малюты, он замахнулся разрубить ему череп.

Внезапно другая сабля свистнула над головою князя. Матвей Хомяк прилетел господину на помощь. Завязался бой меж Хомяком и Серебряным. Опричники напали с голыми саблями на князя, но деревья и лом защитили Никиту Романовича, не дали всем вдруг окружить его.

«Вот, – думал князь, отбивая удары, – придется живот положить, не спася царевича! Кабы дал Бог хоть с полчаса подержаться, авось подоспела бы откуда-нибудь подмога!»

И лишь только он подумал, как пронзительный свист раздался в лесу; ему отвечали громкие окрики. Один опричник, уже занесший саблю на князя, упал с раздробленною головой, а над трупом его явился Ванюха Перстень, махая окровавленным чеканом. В тот же миг разбойники, как стая волков, бросились на Малютиных слуг, и пошла между ними рукопашная. Хотел бы Малюта со своими дать дружный напуск на врагов, да негде было разогнаться, все пришел лес да валежник. Многие легли на месте; но другие скоро оправились. Крикнули: гой-да! и потоптали удалую вольницу. Сам Перстень, раненный в руку, уже слабее разил чеканом, как новый свист раздался в лесу.

– Стойте дружно, ребята! – закричал Перстень, – то дедушка Коршун идет на прибавку!

И не успел он кончить речи, как Коршун с своим отрядом ударил на опричников, и зачался меж ними бой великий, свальный, самый красный.

Трудно было всадникам стоять в лесу против пеших. Кони вздымались на дыбы, падали навзничь, давили под собой седоков. Опричники отчаялись насмерть. Сабля Хомяка свистела, как вихорь, над головой его сверкала молния.

Вдруг среди общей свалки сделалось колебанье. Дюжий Митька буравил толпу и лез прямо на Хомяка, валяя без разбору и чужих и своих. Митька узнал похитителя невесты. Подняв обеими руками дубину, он грянул ею в своего недруга. Хомяк отшатнулся, удар пал в конскую голову, конь покатился мертвый, дубина переломилась.

– Погоди! – сказал Митька, наваливаясь на Хомяка, – теперь не уйдешь!

Кончилась битва. Не с кем было более драться, все опричники легли мертвые, один Малюта спасся на лихом аргамаке.

– Вот, – сказал Перстень, подходя к Серебряному и стирая пот с лица, – вот, боярин, где довелось свидеться!

Серебряный, с первым появлением разбойников, бросился к царевичу и отвел его коня в сторону; царевич был привязан к седлу. Серебряный саблею разрезал веревки, помог царевичу сойти и снял платок, которым рот его был завязан. Во все время сечи князь от него не отходил и заслонял его собою.

– Царевич, – сказал он, видя, что станичники уже принялись грабить мертвых и ловить разбежавшихся коней, – битва кончена, все твои злодеи полегли, один Малюта ушел, да я чаю, и ему несдобровать, когда царь велит сыскать его!

При имени царевича Перстень отступил назад.

– Как? – сказал он, – это сам царевич? Сын государев? Так вот за кого Бог привел постоять! Так вот кого они, собаки, связамши везли!

И атаман повалился Иоанну Иоанновичу в ноги.

Весть о его присутствии быстро разнеслась меж разбойников. Все бросили выворачивать карманы убитых и пришли бить челом царевичу.

– Спасибо вам, добрые люди! – сказал он ласково, без обычного своего высокомерия, – кто б вы ни были, спасибо вам!

– Не на чем, государь! – отвечал Перстень. – Кабы знал я, что это тебя везут, я бы привел с собою не сорок молодцов, а сотенки две; тогда не удрал бы от нас этот Скурлатыч; взяли б мы его живьем да при тебе бы вздернули. Впрочем, есть у нас, кажись, его стремянный; он же мне старый знакомый, а на безрыбье и рак рыба. Эй, молодец, у тебя он, что ли?

Введение

Пору́чик Киже́ - персонаж исторического анекдота времён царствования императора Павла I, а также повести Юрия Тынянова «Подпоручик Киже» - несуществующий офицер, появившийся в документах из-за ошибки писаря, но, тем не менее, несколько раз произведённый в новый чин императорским указом.

«Поручиком Киже» иногда иронично именуют ситуацию, когда мелкая, нелепая ошибка приводит к масштабным последствиям, либо несуществующий объект, мифическую фигуру, которая из-за ошибки, недоразумения или случайного совпадения была сочтена реальной.

Основанием для истории послужил следующий анекдот, действие которого происходит в Российской империи времён царствования императора Павла I:

Однажды придворный писарь, составляя со слов императора очередной указ о производстве в следующий чин офицеров, при написании первых двух слов фразы «прапорщики ж [такие-то] - в подпоручики» ошибся - написал «прапорщик Киж», в результате в тексте указа перед реальными фамилиями оказался вписан никогда не существовавший прапорщик Киж. Когда указ подали на подпись, император почему-то решил выделить первого из новопроизведённых подпоручиков и собственноручно дописал к указу «подпоручика Кижа в поручики». Поручик Киж, видимо, запомнился императору, во всяком случае, уже через несколько дней император произвёл его в штабс-капитаны. Подобным образом Киж очень быстро рос в чине и вскоре был произведён в полковники, и на этом, последнем приказе о производстве в чин император написал: «Вызвать сейчас ко мне». Кинувшись искать полковника, военное руководство его не обнаружило. Лишь изучив все документы о производстве, удалось дойти до самого первого приказа, содержащего ошибку, и понять, в чём дело. Однако сообщить императору об истинном положении дел никто не осмелился. Вместо этого подчинённые доложили, что полковник Киж скоропостижно скончался, из-за чего прибыть на аудиенцию не может. Император вздохнул и сказал: «Жаль, хороший был офицер».

2. История

Анекдот о поручике Киже приводит в своих «Рассказах о временах Павла I» Владимир Даль (автор широко известного «Толкового словаря живого великорусского языка»). «Рассказы», в том числе и данная история, записаны им со слов отца. Анекдот основан на действительно имевшем место в указанные времена порядке (точнее, полном беспорядке) повышения и понижения офицеров в чинах, когда старшие офицеры легко разжаловались в рядовые, а младшие, по какой-то причине понравившиеся императору, нередко повышались в чинах с неимоверной быстротой.

В 1927 году Юрий Тынянов выпустил повесть «Подпоручик Киже». Впоследствии она была дважды экранизирована (фильмы «Поручик Киже» (1934) и «Шаги императора» (1990)). Сюжет повести в целом соответствует вышеприведённому анекдоту, хотя повесть, разумеется, гораздо более детальна. Автор переименовал главного героя, заменив фамилию «Киж» на «французскую» «Киже́» (одновременно подредактировав фразу императора, заменив устаревшую форму «прапорщики ж» на более современную «прапорщики же»), ввёл множество побочных персонажей. В повести Киже, помимо производства в чины, был поставлен в караул, наказан за крик под императорским окном, высечен, сослан в Сибирь, прощён, дослужился до генерала, получил награды, а буквально перед кончиной ему были пожалованы императором имение и тысяча душ. В отличие от исходной истории, описывающей, по сути, лишь мелкое канцелярское недоразумение и демонстрирующей лёгкость чинопроизводства при Павле I, в повести Тынянова акцент сделан на высмеивание бюрократической системы, в которой точное следование предписанным регламентам становится важнее здравого смысла. Показаны непосредственные исполнители, которые совершают нелепые, очевидно абсурдные действия, лишь бы их нельзя было обвинить в нарушении предписаний: секут плетьми деревянного «коня», на котором нет наказываемого, конвоируют пустое место, лечат несуществующего больного и хоронят несуществующего покойника, в общем, ведут себя так, как будто Киже реально существует, при этом никто не показывает, что происходит что-то необычное.

Рассказ «Подпоручик Киже» относят к историческим произведениям потому, что в нем с большой точностью воспроизведены особенности быта и нравов эпохи. При этом не только описаны конкретные предметы и обычаи, но и те ситуации, которые порождены особенностями времени. Бюрократическая неразбериха, характерная эпохе, породила даже сам анекдот, от которого идет название рассказа.

Какие последствия имели сделанные новым полковым писарем ошибки?
Ошибка полкового писаря вызвала появление в списках нового человека, что и создало комическую и даже трагическую ситуацию в воинской части.

Расскажите «биографию» подпоручика Киже. Почему стало возможным его «существование»?
«Существование» подпоручика Киже началось с описки писаря, и его «биография» с момента возникновения этой фамилии была полностью подчинена всем циркулярам и всем перемещениям, которые были неизбежны в любой воинской части той поры. Приказы «имели не смысл, не значение, а собственную жизнь и власть». Так получилось, что подпоручик был наказан и даже прогнан сквозь строй, сослан в Сибирь, затем прощен и произведен в поручики, капитаны, полковники, генералы.

В чем трагизм судьбы Синюхаева?
Как по ошибке возник подпоручик Киже, так и Синюхаев по ошибке писаря оказался в числе умерших. Он как человек свято веривший в приказы решил, что ему жить не должно, и умер.

Каким предстает в рассказе Павел I?
Главным организатором всего этого подчиненного циркулярам пространства был Павел I. В рассказе он — одна из главных фигур в этой странной и фантастической игре.

В рассказе использованы авторская ирония и гротеск. Найдите в тексте авторскую иронию и гротеск. Какова роль гротеска в рассказе? В каком произведении вы уже встречались с гротеском?
В рассказе «Подпоручик Киже» ирония и гротеск есть уже в его названии. Ведь этот несуществующий подпоручик возник от случайной ошибки писаря: из сочетания «подпоручики же…» возник «подпоручик Киже». Так из насмешки над неизбежными ошибками чиновников возникла не забавная путаница, а трагическая ситуация, точно отражавшая судьбы и интересы многих людей. Ирония над несовершенством системы сочетается с гротескным изображением результатов одной единственной ошибки.

Если бы вам предложили составить киносценарий по рассказу «Подпоручик Киже», какие бы кадры вы включили в него? Какой бы авторский текст дали?
Все могло бы зависеть от того, какой фильм предполагается создать. Если бы это был короткометражный фильм, то можно было бы дать кадры, которые рисуют ошибку писаря, и несколько эпизодов, рисующих последствия этой ошибки. Например, приказы о ссылке в Сибирь,о помиловании, затем о присвоении оче-редных чинов, которые бедные чиновники не знают, кому вручать и как использовать, чтобы не навлечь на себя гнев начальства.

Если предполагается более обстоятельный фильм, то в сценарий можно включить и поручика Синюхаева, который, наоборот, числился умершим, хотя был не только жив, но даже и здоров. Авторский текст сценария должен помогать понять, как удавалось чиновникам изображать существование несуществующего человека и таким образом избегать наказаний.

Ещё в четверг царь Пётр пил и гулял, а сегодня он кричал от боли и умирал. Петербург строился, каналы были недоделаны. Пётр умирал «посреди трудов неоконченных» и не знал, на кого оставить устройство государства, ту науку великую, которую сам начал.

Сестру Пётр выгнал - «она была хитра и зла». Бывшую жену, монахиню, глупую бабу, он не выносил, упрямого сына погубил, а его любимец Данилыч оказался вором. Да и любимая жена Катя, судя по доносу, готовила мужу «особого состава питьецо». Но когда она склонялась над Петром, тот затихал.

Тем временем Александр Данилыч Меньшиков сидел в своих покоях и ждал, когда Пётр призовёт его к ответу. Светлейший князь был жаден, он любил, чтобы у него было много земель, домов, холопов, но больше всего Данилыч любил брать взятки. Дома и земли в горсти не зажмёшь, а взятка - вот она, в руке, как живая.

И Данилыч брал везде, где только было можно. Облагал мздой города и мужиков, иностранцев и королевские дворы. Оформлял подряды на чужое имя, поставлял для армии гнилое сукно, обирал казну.

Он любил, чтоб всё огнём горело в руках, чтоб всего было много и всё было самое наилучшее, чтобы всё было стройно и бережно.

По ночам Данилыч не спал, считал прибыль. С женой он говорить не мог - уж больно глупа, - поэтому шёл к свояченице, с которой разговаривал «и так, и сяк, аж до самого утра», не считая это грехом.

Меньшиков ждал суда и боялся, что ему вырвут ноздри и отправят на каторгу. Надеялся он только на побег в Европу, куда заблаговременно перевёл крупную сумму. Уже две ночи он сидел одетый, ожидая, что его вызовут к умирающему царю.

Неожиданно к Меньшикову явился граф Растрелли, главный архитектор Петербурга. Он пришёл жаловаться на своего конкурента, художника де Каравакка, которому доверили изобразить Полтавскую битву.

Прознав, что царь Пётр при смерти, Каравакк захотел сделать его посмертную маску. От придворного врача Растрелли знал, что царь «умрёт в четыре дня». Граф заявил, что только он может изготовить хорошую маску, и рассказал о посмертной копии французского короля Людовика VIV из белого воска, которая, благодаря встроенному механизму, могла двигаться.

Впервые услыхав так явно о смерти Петра, Данилыч успокоился и позволил Растрелли делать маску. Заинтере­совался светлейший и восковой копией. Тут Меньшикова, наконец, позвали.

Петр I метался в жару и бредил. Очнувшись, он понял: «Петру Михайлову приходит конец, самый конечный и скорый». Он рассматривал рисунки на печных изразцах голландской работы и понимал, что больше никогда не увидит моря.

Пётр плакал и прощался с жизнью, со своим государством - «кораблём немалым». Он думал, что зря не казнил Данилыча и Екатерину и даже допускал её до себя. Если бы казнил, «кровь получила бы облегчение», и он мог выздороветь, а теперь «кровь пошла на низ», застоялась, и болезнь не отпускает, «и не успеть ему на тот гнилой корень топор наложить».

Вдруг на кафеле печки Пётр увидел таракана. В жизни царя «было три боязни». В детстве он боялся воды, поэтому и полюбил корабли, как защиту от больших вод. Крови он начал бояться, когда ребёнком увидел убитого дядю, но это скоро прошло, «и он стал любопытен к крови». А вот третий страх - боязнь тараканов - остался в нём навсегда.

Тараканы появились в России во время русско-турецкой кампании и распространились повсюду. С тех пор впереди царя всегда скакали курьеры и смотрели, нет ли в отведённом Петру жилье тараканов.

Пётр потянулся за туфлёй - убить таракана - и потерял сознание, а очнувшись, увидел в комнате трёх человек. Это были сенаторы, назначенные по трое дежурить в спальне умирающего царя.

А в коморке рядом со спальней сидел «небольшой человек» Алексей Мякинин и собирал донесения фискалов о Данилыче и Екатерине. Заболев, Пётр сам посадил его подле себя и велел ежедневно докладывать.

Мякинин узнал о суммах, отправленных Меньшиковым в Европу, и разнюхал кое-что о Екатерине. Но в этот день о нём забыли, даже обед не принесли. Мякинин слышал, как ходят и шуршат в спальне царя. Он поспешно разорвал бумаги, касающиеся Екатерины, а цифры записал «в необыкновенном месте».

Через час в каморку вошла царица и прогнала Мякинина. Екатерине достались его записи, в которых было немало дел про Меньшикова и господ из сената. В тот же день освободили многих каторжан, чтобы они молились о здоровье государя.

Начались большие дела: хозяин ещё говорил, но более не мог гневаться.

Данилыч велел удвоить караулы в городе, и все узнали, что царь умирает. Но в кабаке, который находился в фортине с царским орлом, об этом знали уже давно. знали там и о том, что по всей стране скупали белый воск и искали крепкий дуб для торса царской копии. Сидящие в кабаке немцы считали, что после Петра будет править Меньшиков. А вор Иван ходил и слушал.

Глава вторая

«Немалое хозяйство» кунсткамеры начиналось в Москве и занимало маленькую каморку. Потом ей выделили каменный дом при Летнем дворце в Петербурге, а после казни Алексея Петровича перевели «в Литейную часть - в Кикины палаты».

Палаты эти находились на окраине, и народ ходил туда неохотно. Тогда Пётр велел построить для кунсткамеры палаты на главной площади Петербурга, а пока они строятся, придумал угощать всякого посетителя выпивкой и закуской. Народ начал заходить в кунсткамеру чаще, иные - и по два раза в день.

В кунсткамере было большое собрание заспиртованных младенцев и уродов, как звериных, так и человечьих. Среди них была и головка ребёнка, рождённого в Петропав­ловской крепости любовницей царевича Алексея. В подвале хранились головы казнённых - царской любовницы и любовника Екатерины, но посторонние туда не допускались. Было в кунсткамере и большое собрание звериных и птичьих чучел, коллекции минералов, найденные в земле каменные «болваны», а также скелет и желудок великана.

Уродов для кунсткамеры искали по всей России и выкупали их у народа. Дороже всего ценились живые человеческие уроды. Таких при кунсткамере жило трое. Два из них были двупалыми дурачками - их руки и ноги напоминали клешни.

Третий «монстр», Яков, был самым умным. От отца ему досталась пасека, и он знал секрет изготовления белого воска. Брат Якова, Михалко, был старше его на пятнадцать лет и ушёл в солдаты ещё до его рождения.

Через двадцать лет в селе стал на постой полк. Один из солдат оказался Михалкой. Он поселился в доме хозяином, но работал по-прежнему Якков. Через некоторое время Михалка решил забрать всё хозяйство себе и продал брата в кунсткамеру, как урода. Уезжая, Яков забрал с собой деньги, накопленные тайком от матери.

В кунсткамере Яков стал истопником, потом начал показывать посетителям заспиртованные «натуралии», командовать остальными уродами и зажил «в своё удовольствие. Он знал, что после смерти тоже станет «натуралией».

Михалко вернулся домой, начал хозяйствовать, но воск у него получался тёмным. Раз мать сказала, что белый воск сейчас в цене - «царёва немка» ест его, чтобы убрать веснушки. Тогда солдат донёс на мать и вместе с ней угодил на каторгу.

Выпустили их по амнистии, когда царь заболел.

И затопило деревни, как будто каторга-Нева вышла из берегов, пошла по дорогам и вошла в деревенские улицы.

Вернувшись домой, солдат обнаружил, что дом его заняли чужие люди. Мать тут же и умерла, а солдат вернулся в Петербург.

Якову стало скучно в кунсткамере, и он решил подать прошение, чтобы отпустили его. За это он обязался бесплатно снабжать кунсткамеру уродами.

Главы третья-четвёртая

В полшестого утра, когда открывались мануфактуры и цеха, а фурманщики гасили фонари, царь Пётр умер.

Тело не успели ещё обрядить, а Меньшиков уже взял власть в свои руки. Екатерина открыла казну, и Данилыч купил верность гвардии. И тогда все поняли: императрицей станет Екатерина.

А потом начались великие рыдания по усопшему царю. Даже Меньшиков вспомнил, от кого «получал свою государ­ственную силу», и на миг вернулся в прошлое, стал Алексашкой, верным псом Петра.

Посреди этой суматохи во дворец незаметно вошёл Растрелли, изготовил посмертную маску царя и копи его рук, ног и лица из белого воска. Маска осталась во дворце, а остальное скульптор унёс к себе, в Формовальный амбар, что рядом с Литейным двором. Растрелли долго рисовал эскиз, а потом вместе с подмастерьем начал лепить копию Петра, ругаясь, что царь был очень велик и воска не хватит.

Между тем императрице Екатерине снилась её молодость. Она, Марта, выросла в деревне у шведского города Марьенбурга. В детстве доила коров, а потом её взяли в город, прислугой пастора. Сын пастора начал учить её немецкому языку, а научил совсем другому - этот язык Марта освоила в совершенстве.

Когда Марте исполнилось шестнадцать, город наполнился шведскими солдатами, и она вышла замуж за капрала, но вскоре бросила его ради лейтенанта, а от того ушла к коменданту города, и старухи называли её «малым женским словом».

Потом город взяли русские, и Марту долго учили русскому языку Шереметьев, Монс, Меньшиков и сам Пётр, для которого она «не говорила, а пела».

А понимала она только один человеческий язык, и тот язык был как дитя растущее, или листья, или сено, или девки на молодом дворе, что пели песнь.

Проснувшись, Екатерина нарядилась и отправилась рыдать над телом мужа, попутно решив приблизить к себе молоденького дворянина.

В Петербург вернулся солдат Михалко. В трактире под государ­ственным орлом он познакомился с парнем, работавшим «дураком» у трёх богатых купцов. Чтобы не платить налога, купцы притворялись слепыми нищими, а «дурак» был их поводырём. Через них солдат пристроился сторожем «на восковом дворе».

Растрелли начал собирать модель, попутно ругая безвкусное оформление царских, похорон - ему этого дела не поручили. В отместку он решил создать конную статую, «которая будет стоять сто лет».

Наконец царская копия была готова. В её тело вмонтировали деревянную болванку с тонким механизмом - теперь восковая персона сможет двигаться. Явился Ягужинский и поручил Растрелли делать детали для оформления похорон, и тот охотно согласился.

Екатерина праздновала масленицу. Её сравнивали с древними правительницами, а между собой говорили, что она «на уторы слаба... не дождалась». Ещё до похорон, во время пышного пира, императрица уединилась со своим первым избранником.

Наконец, Петра похоронили. Екатерина чувствовала себя хозяйкой, но ей очень мешала восковая персона. Она сама обрядила её в Петрову одежду, посадила в тронном зале, и не подходила близко, чтобы не срабатывал механизм, и персона не вставала - уж очень она была похожа на живого царя.

Сидит день и ночь, и когда светло и в темноте. Сидит один, и неизвестно, для чего он нужен. От него несмелость, глотать за обедом он мешает.

Наконец, было решено отправить персону в кунсткамеру, как предмет замысловатый и весьма редкий.

Из белого воска Растрелли вылепил модель конной статуи. На челе всадника - лавровый венок, а конь стоит на затейливом постаменте с амурами.

Глава пятая

Генерал-прокурор граф Павел Иванович Ягужинский, белозубый, весёлый, с зычным голосом, был первым врагом и соперником Меньшикова. Данилыч обзывал его «шпиком» и дебоширом, а дом его - кабаком. Жену свою безумную Ягужинский в монастырь сунул, а сам женился на рябой, но умной бабе. Ещё называл Меньшиков недруга своего распутником и «фарсоном» за то, что знал иностранные языки и гордился этим. Сам же Данилыч так и остался неграмотным.

Ягужинский же за вороватость величал Меньшикова «загрёбой» и «хватом». Говорил, что «нижним людям» он пакости делает, а «верхним» льстит, мечтает «в боярскую толщу пролезть» и прикарманить российскую казну, намекал на отношения Данилыча со свояченицей.

Теперь, когда Меньшиков в гору пошёл, Ягужинский сидел дома и думал, на кого можно положиться. И выходило, что нет у него сторонников, но ссылки Ягужинский не боялся, потому что за него были «нижние люди» - купцы, мастеровые, чернь, а значит не бывать Алексашке в царях.

Ночью восковую персону перевезли в кунсткамеру и посадили на помост, обитый красным сукном, под которым провели механизм - наступишь на определённое место, и персона поднимется, как живая, перстом на дверь укажет. Рядом расставили чучела любимых собак Петра и коня, на котором он в Полтавской битве участвовал.

В последующие дни Ягужинский встречался со многими людьми, в том числе и с Алексеем Мякининым, с которым долго беседовал. Потом, напившись, долго шатался по покоям, перечислял преступления Меньшикова и не знал уже теперь, «быть ли Санктпе­тербургу».

И всё не идёт с места, а кругом город сделался неверный и может запустеть к лету. Задрожит и поползёт.

И решил Ягужинский завтра же начать светлейшего тревожить, «как палкою пса», и жена его поддержала.

За последние годы Меньшиков вспоминал своё детство раза три. Отец его пёк пироги на продажу и часто приходил домой пьяный и без штанов. Всю жизнь светлейший менялся. Сначала был красив, тонок, проказлив и потасклив. Потом лет пять ходил «плотный, и осмотри­тельный, и чинный». Затем стал «лицом безобразен», жаден, забыл, кем был.

Теперь Данилыч вознёсся, стало много дорогих вещей, только радости от них не было, и свояченице он уже не мог всего сказать. Екатерину он стал называть «матерью» и был с ней жесток, мечтал стать принцем и генералис­симусом, и выдать дочь за Петрова сына - тогда он, Данилыч, станет регентом, будет править, а государыню изведёт.

В Татарском таборе - большом Петербургском рынке - солдат Михалко продавал воск и встретился с вором Иваном. Делая вид, что приценивается к товару, вор свёл солдата в кабак, выведал всё о его сторожевой работе и ушёл, ничего не купив.

Ягужинский подрался «с обнажением шпаг» с Меньшиковым, и от него все отвернулись. Тогда Павел Иванович напился, собрал компанию и пошёл «шумствовать» и куролесить по Петербургу. Компания прокатилась по городу и добралась до кунсткамеры.

Живая птица влетела в куншткамору, дикая, площадная, толстая, в голубом шёлку, и со звездою, и при шпаге, и это был человек, и он не шёл, он летел.

Все разошлись смотреть «натуралиев», а Ягужинский добрался до портретной палаты, где сидела восковая персона, и та встала перед ним. И Павел Иванович стал жаловаться персоне на бесчинства Данилыча, а шестипалый Яков был здесь же и всё слышал.

Меньшиков был зол на Ягужинского, но класть его на плаху всё же не хотел. Услыхав о кунсткамере, он поехал туда. Под его взглядом Яков рассказал всё, что запомнил, хотя сначала говорить не хотел. А потом персона встала перед Данилычем, и тот в испуге убежал.

Ночью Ягужинский читал свой гороскоп, по которому выходила ему победа, и вспоминал о любимой женщине - гладкой, чванной шляхтянке из Вены. В ту же ночь солдата Михалку огрели по голове и вскрыли амбар с казной. Меньшиков же в это время планировал сослать Ягужинского в Сибирь, уехать на отдых в своё поместье и призвать туда государыню. А шестипалого, который много знал, он велел убить и заспиртовать.

Глава шестая

Утром горожан разбудили пушечные залпы - это били тревогу из-за пожара. Всё зашевелилось. Литейный двор, где хранились «бомбенные припасы», оградили войлочными щитами и парусами. На огонь бежали воры - тащить, что придётся, и было непонятно, где горит.

Наконец, всем показалось, что горит Литейная часть, и оградили её парусами, чтобы ветер не раздувал огонь.

И храбрые скакали вперёд, а трусы ударялись назад. И было много и тех и других.

Растрелли испугался, но, увидев паруса, решил, что это «военные и морские репетиции» и спокойно вернулся домой.

В кунсткамере тоже началась паника. Восполь­зо­вавшись ею, Яков взял свой пояс с деньгами, надел рукавицы, чтобы спрятать шестипалые руки, и сбежал. А Екатерина смеялась «до упаду и до задирания ног» - паника в городе была её первоап­рельской шуткой. Уже две недели прошло, как похоронили Петра, и императрица веселилась.

Яков пошатался по Петербургу, купил новую одежду, побрился у цирюльника и совершенно преобразился. Проходя мимо пыточной площадки, он увидел, как наказывают провинившегося солдата, узнал в нём своего брата и прошёл мимо, «как свет проходит сквозь стекло».

Утром Меньшиков нарядился и отправился к императрице, думая решить с ней судьбу Ягужинского. Но, приехав, светлейший увидел Павла Ивановича, который шутил и смешил Екатерину с царевной Елизаветой - это умная жена помирила Ягужинского с императрицей. Екатерина заставила недругов пожать друг другу руки и поцеловаться. Теперь Меньшиков возмечтал сослать Ягужинского не в Сибирь, а послом в какую-нибудь землю «поплоше, но только подальше».

Потом оба плясали, но Меньшиков выглядел постаревшим, а Ягужинский не чувствовал себя победителем. Так кончился вечер 2 апреля 1725 года.

В кунсткамере «выбыли две натуралии» - младенец, рождённый любовницей царевича Алексея, и шестипалый урод Яков. Две банки со спиртами остались пустыми, и одну из них выпили двупалые дураки.

Шестипалый был ценной «натуралией», и его приказали ловить. В это время Яков сидел в кабаке и рассказывал вору Ивану, какие сокровища и камни хранятся в кунсткамере. Потом Иван позвал Якова «к башкирам, на ничьи земли», и они ушли.

Этот несуществующий поручик является персонажем исторического анекдота, рассказанного в своей книге автором знаменитого «Толкового словаря» Владимиром Далем. Время действия истории относится к эпохе царствования в России императора Павла I, при котором в армии царил беспорядок и неразбериха.

Согласно исторической версии однажды писарь императора, составляя документ о представлении офицеров к новым чинам, во фразе «…прапорщики ж - к званию подпоручика» перенес на другую строку одно из слов, как «прапорщи- Киж» (именно так, с заглавной буквой в начале новой строчки). Павел I подмахнул приказ, а потом по какому-то невероятному совпадению его внимание привлек именно этот «подпоручик Киж» и своим августейшим указом император сразу произвел его в поручики.

Спустя некоторое время Павел вновь вспомнил о полюбившемся ему офицере и наделил его званием штабс-капитана. Когда же дело дошло до звания полковника, то император решил лично познакомиться с этим человеком и сделал на указе о новом присвоении пометку «Вызвать сейчас ко мне». Зная, как Павел I не любит невыполненных приказов, все, начиная от генералов и заканчивая караульными, бросились на поиски таинственного Кижа. Искали бы долго, если бы по случайности не обнаружили ошибку в том самом, первом приказе. Однако сообщить о столь нелепой ошибке и поставить царя в глупейшее положение никто не посмел, а потому решили сообщить Павлу I, что штабс-капитан Киж пал смертью храбрых. Узнав эту новость император огорчился и сказал: «Жаль, хороший был вояка».

В 20-е годы ХХ века советский писатель Юрий Тынянов написал на основе этого анекдота повесть, но для красоты сменил главному герою фамилию на французский манер (в его варианте писарь ошибался во фразе «Подпоручики же Стивен, Рыбин и Азанчеев назначаются в караул»). С тех пор в современном русском языке идиома «поручик Киже» используется для обозначения несуществующего объекта, который из-за чьей-либо ошибки или случайного совпадения стал реальным.

Впрочем, никаких исторических документов, подтверждающих существование поручика Киже хотя бы на бумаге нет. Зато есть другое официальное свидетельство сумасбродства и комизма правления Павла I. В музейных архивах хранится судебный исполнительный лист, прошедший три разные инстанции с тремя разными вердиктами, на который царь наложил резолюцию «Быть посему».

Есть еще один исторический миф, касающийся взаимоотношений Павла I с армией. Во время учений один из конногвардейских полков совершил необдуманный, рискованный маневр. Во время императорского смотра Павел I в свойственной себе манере громко и неистово отчитывал провинившихся, после чего скомандовал: «Полк, в Сибирь марш!» В тот же день полк выступил из Петербурга, но дошел только до Царского Села, где солдат застала весть о смерти императора.

Не случайно историк Василий Ключевский, вспоминая Павла I, констатировал: «Кроме анекдотов мы ничего не знаем об этом царствовании».