Цвет лица был свежий не петербургский. Кто такой свидригайлов из преступления и наказания. Смотреть что такое "свидригайлов" в других словарях

Совершенно не зря в романе «Преступление и наказание» появляется такая таинственная и мрачная персона, как Аркадий Иванович Свидригайлов. Достоевский достаточно интересным способом противопоставляет его главному герою - Родиону Раскольникову, но об этом немного позже.

Свидригайлов охарактеризован как циничный и безнравственный человек, его мир - это темные петербургские притоны. Неожиданно разбогатевший и получивший власть над крепостными, он встал на путь еще более развратный и губительный. «Мы одного поля ягоды», - говорит Раскольникову Свидригайлов. «Преступление и наказание» - роман с глубокой философской мыслью, которая касается вопросов распознания добра и зла, справедливости преступления и моральной ответственности, раскаяния и наказания. А если брать глубже, то и вопросов государственного строя, и социалистической революции.

Роман «Преступление и наказание». Свидригайлов

Противопоставление автором этих двух героев рисует картину того, что каждый из них имеет свою точку зрения на жизнь и обстоятельства, причем совершенно противоположные. Поэтому и наказания получат разные Раскольников и Свидригайлов. «Преступление и наказание» рассказывает о судьбах этих героев, и вот что интересно: убийца Свидригайлов, отравивший свою жену, в конце романа застрелится, а убийца Раскольников отсидит на каторге целых восемь лет и получит в награду взаимную любовь с которая вслед за ним уедет на каторгу, чтобы хоть как-то облегчить его страдания, и глубочайшее раскаяние в содеянном.

Что же общего у этих героев и что же так разнит их? Почему такая разная судьба?

Свидригайлов («Преступление и наказание»): характеристика

Все дело в том, что по собственному желанию, движимые разными целям, они перешагнули черту дозволенности и пошли на умышленное убийство. Когда стало известно, что Раскольников убил старуху и ее племянницу, Свидригайлов, в отличие от близкого круга Раскольникова, - Разумихина, Дуняши и Сони, воспринял эту новость достаточно хладнокровно, он даже успокаивал и подбадривал тоскующего, болезненно нервного и беспокойного Родиона.

Итак, кто он - Свидригайлов? «Преступление и наказание» (характеристика данного персонажа) показывает, что роман описывает его как человека, которому несвойственно раскаяние в своих поступках и действиях.

Различие

Однако очень удивлен метаниями и сомнениями Раскольникова Свидригайлов. «Преступление и наказание» описывает их встречу и разговор, где Аркадий Иванович говорит Родиону, что если его так сильно замучила совесть и вопросы нравственности, тогда зачем нужно было браться не за свое дело, и выражает все это в грубой и резкой форме.

Так вот, если сравнивать этих двух героев, то все-таки в Родионе осталось то человеческое и живое, что мучило его каждую минуту и секунду, а вот в Свидригайлове этого ничего нет - осталась одна пустота, гнев и разочарование. Отсюда и тот равнодушный цинизм, и точность понимания раскольниковской идеи-теории, которую он прекрасно принимает как за свою. Его слова звучат так: «Единичное злодейство позволительно, если главная цель хороша». Вроде все просто и ясно, однако не так просто оказалось жить с этими мыслями в голове.

Оправдание целей

Продолжая раскрывать тему «Преступление и наказание»: образ Свидригайлова», необходимо сразу отметить, что для этого героя нравственные вопросы стали абсолютно лишними, он считает, что достижение «хорошей цели» оправдывает любое злодейство. В его цели входит безграничное сладострастие, ради него происходят какие-то ужасные вещи, умирает Марфа Петровна, погибает молодая девушка, потом Свидригайлов готовится жениться на шестнадцатилетней невесте и замышляет насилие над Дуняшей Раскольниковой, которой хочет добиться любой ценой.

Все и дальше шло бы по его расчетливому и коварному плану, ведь он приехал в Петербург за тем, чтобы получить Дуняшину любовь любой ценой. Он поставил ловушку для Дуни и знает, что «птичка» обязательно в нее попадет. Бедная девушка вынуждена прийти к нему на свидание, чтобы поговорить о тяжкой тайне бедного брата. И это та спасительная соломинка, за которую цепляется Свидригайлов. «Преступление и наказание» в эти минуты накаляет сюжет до предела. Их свидание стало очень сильным и захватывающим местом в произведении.

В итоге схватки, когда Дуня, вырвавшись из сильных рук Савидригайлова, схватила револьвер и направила его на обидчика, тот испугался, и совсем не оружия, а духовной силы девушки. Он отступил перед своей любовью к ней. Именно тогда он окончательно понял, что у него нет спасения от отчаяния, а значит, нет будущего, и теперь его ждет вечность в «банке с пауками».

Из многих второстепенных персонажей Аркадий Иванович Свидригайлова является наиболее ярким и важным для характеристики главного героя Раскольникова. Образ и характеристика Свидригайлова в романе «Преступление и наказание» выписаны Достоевским довольно четко, живо, наиболее подробно. Данный персонаж настолько явно подчеркивает многие стороны характера главного героя, что весьма важно понять самую суть несимпатичного Аркадия Ивановича.

Достоевский Ф. М., словно художник, написал портрет Аркадия Ивановича четкими, яркими, сочными мазками широкой кистью. И хоть Свидригайлов не главный герой, однако его трудно забыть и невозможно пройти мимо.

Внешность

«...Лет пятидесяти, росту повыше среднего, дородный, с широкими и крутыми плечами, что придавало ему несколько сутулый вид... Широкое, скулистое лицо его было довольно приятно, и цвет лица был свежий, не петербургский. Волосы его, очень еще густые, были совсем белокурые и чуть-чуть разве с проседью, а широкая, густая борода, спускавшаяся лопатой, была еще светлее головных волос. Глаза его были голубые и смотрели холодно, пристально и вдумчиво; губы алые»

Таким написан портрет Свидригайлова. Автор очень детально его нарисовал, подчеркивая важность данного персонажа для судеб остальных героев романа. Портрет очень интересен: сначала читатель видит весьма приятного человека, даже симпатичного. И вдруг в конце описания сказано о глазах: пристальный, холодный взгляд, хоть и вдумчивый. Известное выражение «глаза – зеркало души» автор подчеркнул буквально в двух словах, которые раскрывают самую суть персонажа. Даже очень привлекательный внешне человек может оказаться совсем не таким, каким видится вначале. Здесь – первый намек на истинную суть Свидригайлова, которую автор раскрывает через мнение Раскольникова, заметившего, что лицо Аркадия Ивановича скорее похоже на маску, скрывающую всю подноготную, что, несмотря на привлекательность, есть в Свидригайлове что-то очень неприятное.

Характер, его становление

Свидригайлов – дворянин, а это значит, что образование он получил достойное. Он около двух лет прослужил в кавалерии, затем, как он сам говорил, «шлялся», живя уже в Петербурге. Там же стал шулером, попал в тюрьму, откуда его спасла Марфа Петровна. Получается, что вся биография Аркадия Ивановича является его путем падения нравственного и этического. Свидригайлов циничен, любитель разврата, в чем сам же и признается даже с некоторой гордостью. У него отсутствует чувство благодарности: даже своей жене, спасшей его из тюрьмы, он заявляет прямо, что не собирается хранить ей верность и менять образ жизни ради нее.

Весь его жизненный путь отмечен преступлениями: из-за него покончили с собой его слуга Филипп и дочь слуги – обесчещенная Свидригайловым девочка. Наиболее вероятно, что и Марфа Петровна отравилась из-за развратника-мужа. Аркадий Иванович лжет, очерняя Дуню, сестру Раскольникова, клевещет на нее, а еще пытается девушку обесчестить. Всей своей распутной и бесчестной жизнью Свидригайлов постепенно убивает свою душу. И ладно бы он уничтожал все доброе в себе, Аркадий Иванович убивает все вокруг себя, все, к чему только прикасается.

Особенности личности персонажа

Свидригайлов изображен совершенным злодеем, павшим в бездну зла, утратив, вроде бы, всякие жалкие остатки совести. Он абсолютно не испытывает никаких сомнений, творя зло, не задумывается о последствиях, даже испытывает наслаждение от мучений окружающих его людей. Похотливый развратник, садист, он старается удовлетворять все свои низменные инстинкты, при этом не испытывая ни малейшего раскаяния в содеянном. Ему кажется, что так будет всегда.

Свидригайлов и Раскольников

Встретившись с главным героем, Аркадий Иванович как-то однажды замечает ему, что оба они «одного поля ягоды». Раскольникову же Свидригайлов крайне неприятен. Родион чувствует даже некоторую растерянность, ощущая власть Аркадия Ивановича над собой, который очень многое понял про студента. Раскольникова пугает загадочность Свидригайлова.

Однако, несмотря на то, что Родион убил старуху-процентщицу, они вовсе не похожи друг на друга. Да, Родион выдвинул теорию о сверхлюдях, даже убил человека, проверяя свою теорию. Но в Свидригайлове как в кривом зеркале он увидел себя в дальнейшем, если бы продолжал жить по принципам своей идеи. И это раскрыло в Родионе человечность, подтолкнуло к раскаянию и пониманию всей глубины его падения.

Конец Аркадия Ивановича

Достоевский кроме владения писательским мастерством был наделен талантом психолога. Вот и здесь, описывая жизненный путь Свидригайлова – закоренелого злодея, останавливает его любовью, как это ни парадоксально. Аркадий Иванович, встретив Дуню, сначала пытается ее соблазнить. Когда же это ему не удается, он очерняет девушку в глазах окружающих. В итоге же с удивлением понимает, что полюбил ее по-настоящему. И это вот понимание истиной любви открывает в его душе все шлюзы, которые доселе не выпускали наружу ни совесть, ни раскаяние, ни понимание совершенных им злодеяний.

Он отпускает Дуню, с отчаянной горечью замечая:

«Так не любишь? И не можешь? Никогда?».

Свидригайлов внезапно понимает, что абсолютно одинок в своем падении, что недостоин ничьей любви. Прозрение наступает для него слишком поздно. Да, он пытается искупить, как-то загладить все зло, которое он соделал до сих пор. Аркадий Иванович дает деньги Дуне и Соне, жертвует крупную сумму семье Мармеладовых… Но глубокого, искреннего раскаяния достигнуть он не может.

А вот муки совести вызвали в нем воспоминания о содеянных злодеяниях. И эти воспоминания оказались непосильным бременем для совести. Свидригайлов покончил с собой.

И в этом он оказался слабее Раскольникова, который не испугался, а сознался и раскаялся, не побоявшись жить дальше.

В эту минуту дверь тихо отворилась, и в комнату, робко озираясь, вошла одна девушка. Все обратились к ней с удивлением и любопытством. Раскольников не узнал ее с первого взгляда. Это была Софья Семеновна Мармеладова. Вчера видел он ее в первый раз, но в такую минуту, при такой обстановке и в таком костюме, что в памяти его отразился образ совсем другого лица. Теперь это была скромно и даже бедно одетая девушка, очень еще молоденькая, почти похожая на девочку, с скромною и приличною манерой, с ясным, но как будто несколько запуганным лицом. На ней было очень простенькое домашнее платьице, на голове старая, прежнего фасона шляпка; только в руках был, по-вчерашнему, зонтик. Увидав неожиданно полную комнату людей, она не то что сконфузилась, но совсем потерялась, оробела, как маленький ребенок, и даже сделала было движение уйти назад. — Ах.. это вы?.. — сказал Раскольников в чрезвычайном удивлении и вдруг сам смутился. Ему тотчас же представилось, что мать и сестра знают уже вскользь, по письму Лужина, о некоторой девице «отъявленного» поведения. Сейчас только он протестовал против клеветы Лужина и упомянул, что видел эту девицу в первый раз, и вдруг она входит сама. Вспомнил тоже, что нисколько не протестовал против выражения: «отъявленного поведения». Всё это неясно и мигом скользнуло в его голове. Но, взглянув пристальнее, он вдруг увидал, что это приниженное существо до того уже принижено, что ему вдруг стало жалко. Когда же она сделала было движение убежать от страху, — в нем что-то как бы перевернулось. — Я вас совсем не ожидал, — заторопился он, останавливая ее взглядом. — Сделайте одолжение, садитесь. Вы, верно, от Катерины Ивановны. Позвольте, не сюда, вот тут сядьте... При входе Сони Разумихин, сидевший на одном из трех стульев Раскольникова, сейчас подле двери, привстал, чтобы дать ей войти. Сначала Раскольников указал было ей место в углу дивана, где сидел Зосимов, но, вспомнив, что этот диван был слишком фамильярное место и служит ему постелью, поспешил указать ей на стул Разумихина. — А ты садись здесь, — сказал он Разумихину, сажая его в угол, где сидел Зосимов. Соня села, чуть не дрожа от страху, и робко взглянула на обеих дам. Видно было, что она и сама не понимала, как могла она сесть с ними рядом. Сообразив это, она до того испугалась, что вдруг опять встала и в совершенном смущении обратилась к Раскольникову. — Я... я... зашла на одну минуту, простите, что вас обеспокоила, — заговорила она, запинаясь. — Я от Катерины Ивановны, а ей послать было некого... А Катерина Ивановна приказала вас очень просить быть завтра на отпевании, утром... за обедней... на Митрофаниевском, а потом у нас... у ней... откушать... Честь ей сделать... Она велела просить. Соня запнулась и замолчала. — Постараюсь непременно... непременно, — отвечал Раскольников, привстав тоже и тоже запинаясь и не договаривая... — Сделайте одолжение, садитесь, — сказал он вдруг, — мне надо с вами поговорить. Пожалуйста, — вы, может быть, торопитесь, — сделайте одолжение, подарите мне две минуты... И он подвинул ей стул. Соня опять села и опять робко, потерянно, поскорей взглянула на обеих дам и вдруг потупилась. Бледное лицо Раскольникова вспыхнуло; его как будто всего передернуло; глаза загорелись. — Маменька, — сказал он твердо и настойчиво, — это Софья Семеновна Мармеладова, дочь того самого несчастного господина Мармеладова, которого вчера в моих глазах раздавили лошади и о котором я уже вам говорил... Пульхерия Александровна взглянула на Соню и слегка прищурилась. Несмотря на всё свое замешательство перед настойчивым и вызывающим взглядом Роди, она никак не могла отказать себе в этом удовольствии. Дунечка серьезно, пристально уставилась прямо в лицо бедной девушки и с недоумением ее рассматривала. Соня, услышав рекомендацию, подняла было глаза опять, но смутилась еще более прежнего. — Я хотел нас спросить, — обратился к ней поскорей Раскольников, — как это у вас сегодня устроилось? Не обеспокоили ли вас?.. например, от полиции. — Нет-с, всё прошло... Ведь уж слишком видно, отчего смерть была; не беспокоили; только вот жильцы сердятся. — Отчего? — Что тело долго стоит... ведь теперь жарко, дух... так что сегодня, к вечерне, на кладбище перенесут, до завтра, в часовню. Катерина Ивановна сперва не хотела, а теперь и сама видит, что нельзя... — Так сегодня? — Она просит вас сделать нам честь на отпевании в церкви быть завтра, а потом уж к ней прибыть, на поминки. — Она поминки устраивает? — Да-с, закуску; она вас очень велела благодарить, что вы вчера помогли нам... без вас совсем бы нечем похоронить. — И губы и подбородок ее вдруг запрыгали, но она скрепилась и удержалась, поскорей опять опустив глаза в землю. Между разговором Раскольников пристально ее разглядывал. Это было худенькое, совсем худенькое и бледное личико, довольно неправильное, какое-то востренькое, с востреньким маленьким носом и подбородком. Ее даже нельзя было назвать и хорошенькою, но зато голубые глаза ее были такие ясные, и, когда оживлялись они, выражение лица ее становилось такое доброе и простодушное, что невольно привлекало к ней. В лице ее, да и во всей ее фигуре, была сверх того одна особенная характерная черта: несмотря на свои восемнадцать лет, она казалась почти еще девочкой, гораздо моложе своих лет, совсем почти ребенком, и это иногда даже смешно проявлялось в некоторых ее движениях. — Но неужели Катерина Ивановна могла обойтись такими малыми средствами, даже еще закуску намерена?.. — спросил Раскольников, настойчиво продолжая разговор. — Гроб ведь простой будет-с... и всё будет просто, так что недорого... мы давеча с Катериной Ивановной всё рассчитали, так что и останется, чтобы помянуть... а Катерине Ивановне очень хочется, чтобы так было. Ведь нельзя же-с... ей утешение... она такая, ведь вы знаете... — Понимаю, понимаю... конечно... Что это вы мою комнату разглядываете? Вот маменька говорит тоже, что на гроб похожа. — Вы нам всё вчера отдали! — проговорила вдруг в ответ Сонечка, каким-то сильным и скорым шепотом, вдруг опять сильно потупившись. Губы и подбородок ее опять запрыгали. Она давно уже поражена была бедною обстановкой Раскольникова, и теперь слова эти вдруг вырвались сами собой. Последовало молчание. Глаза Дунечки как-то прояснели, а Пульхерия Александровна даже приветливо посмотрела на Соню. — Родя, — сказала она, вставая, — мы, разумеется, вместе обедаем. Дунечка, пойдем... А ты бы, Родя, пошел, погулял немного, а потом отдохнул, полежал, а там и приходи скорее... А то мы тебя утомили, боюсь я... — Да, да, приду, — отвечал он, вставая и заторопившись... — У меня, впрочем, дело... — Да неужели ж вы будете и обедать розно? — закричал Разумихин, с удивлением смотря на Раскольникова, — что ты это? — Да, да, приду, конечно, конечно... А ты останься на минуту. Ведь он вам сейчас не нужен, маменька? Или я, может, отнимаю его? — Ох, нет, нет! А вы, Дмитрий Прокофьич, придете обедать, будете так добры? — Пожалуйста, придите, — попросила Дуня. Разумихин откланялся и весь засиял. На одно мгновение все как-то странно вдруг законфузились. — Прощай, Родя, то есть до свиданья; не люблю говорить «прощай». Прощай, Настасья... ах, опять «прощай» сказала!.. Пульхерия Александровна хотела было и Сонечке поклониться, но как-то не удалось, и, заторопившись, вышла из комнаты. Но Авдотья Романовна как будто ждала очереди и, проходя вслед за матерью мимо Сони, откланялась ей внимательным, вежливым и полным поклоном. Сонечка смутилась, поклонилась как-то уторопленно и испуганно, какое-то даже болезненное ощущение отразилось в лице ее, как будто вежливость и внимание Авдотьи Романовны были ей тягостны и мучительны. — Дуня, прощай же! — крикнул Раскольников уже в сени, — дай же руку-то! — Да ведь я же подавала, забыл? — отвечала Дуня, ласково и неловко оборачиваясь к нему. — Ну что ж, еще дай! И он крепко стиснул ее пальчики. Дунечка улыбнулась ему, закраснелась, поскорее вырвала свою руку и ушла за матерью, тоже почему-то вся счастливая. — Ну вот и славно! — сказал он Соне, возвращаясь к себе и ясно посмотрев на нее, — упокой господь мертвых, а живым еще жить! Так ли? Так ли? Ведь так? Соня даже с удивлением смотрела на внезапно просветлевшее лицо его; он несколько мгновений молча и пристально в нее вглядывался: весь рассказ о ней покойника отца ее пронесся в эту минуту вдруг в его памяти... — Господи, Дунечка! — заговорила тотчас же Пульхерия Александровна, как вышли на улицу, — вот ведь теперь сама точно рада, что мы ушли: легче как-то. Ну, думала ли я вчера, в вагоне, что даже этому буду радоваться! — Опять говорю вам, маменька, он еще очень болен. Неужели вы не видите? Может быть, страдая по нас, и расстроил себя. Надо быть снисходительным и многое, многое можно простить. — А вот ты и не была снисходительна! — горячо и ревниво перебила тотчас же Пульхерия Александровна. — Знаешь, Дуня, смотрела я на вас обоих, совершенный ты его портрет и не столько лицом, сколько душою: оба вы меланхолики, оба угрюмые и вспыльчивые, оба высокомерные и оба великодушные... Ведь не может быть, чтоб он эгоист был, Дунечка? а?.. А как подумаю, что у нас вечером будет сегодня, так всё сердце и отнимется! — Не беспокойтесь, маменька, будет то, что должно быть. — Дунечка! Да подумай только, в каком мы теперь положении! Ну что, если Петр Петрович откажется? — неосторожно высказала вдруг бедная Пульхерия Александровна. — Так чего ж он будет стоить после того! — резко и презрительно ответила Дунечка. — Это мы хорошо сделали, что теперь ушли, — заторопилась, перебивая, Пульхерия Александровна, — он куда-то по делу спешил; пусть пройдется, воздухом хоть подышит... ужас у него душно... а где тут воздухом-то дышать? Здесь и на улицах, как в комнатах без форточек Господи, что за город!.. Постой, посторонись, задавят, несут что-то! Ведь это фортепиано пронесли, право... как толкаются... Этой девицы я тоже очень боюсь... — Какой девицы, маменька? — Да вот этой, Софьи-то Семеновны, что сейчас была... — Чего же? — Предчувствие у меня такое, Дуня Ну, веришь иль нет, как вошла она, я в ту же минуту и подумала, что тут-то вот главное-то и сидит... — Совсем ничего не сидит! — с досадой вскрикнула Дуня. — И какие вы с вашими предчувствиями, мамаша! Он только со вчерашнего дня с ней знаком, а теперь, как вошла, не узнал. — Ну, вот и увидишь!.. Смущает она меня, вот увидишь, увидишь! И так я испугалась: глядит она на меня, глядит, глаза такие, я едва на стуле усидела, помнишь, как рекомендовать начал? И странно мне: Петр Петрович так об ней пишет, а он ее нам рекомендует, да еще тебе! Стало быть, ему дорога! — Мало ли что пишет! Об нас тоже говорили, да и писали, забыли, что ль? А я уверена, что она... прекрасная и что всё это — вздор! — Дай ей бог! — А Петр Петрович негодный сплетник, — вдруг отрезала Дунечка. Пульхерия Александровна так и приникла. Разговор прервался. — Вот что, вот какое у меня до тебя дело... — сказал Раскольников, отводя Разумихина к окошку... — Так я скажу Катерине Ивановне, что вы придете... — заторопилась Соня, откланиваясь, чтоб уйти. — Сейчас, Софья Семеновна, у нас нет секретов, вы не мешаете... Я бы хотел вам еще два слова сказать... Вот что, — обратился он вдруг, не докончив, точно сорвал, к Разумихину. — Ты ведь знаешь этого... Как его!.. Порфирия Петровича? — Еще бы! Родственник. А что такое? — прибавил тот с каким-то взрывом любопытства. — Ведь он теперь это дело... ну, вот, по этому убийству... вот вчера-то вы говорили... ведет? — Да... ну? — Разумихин вдруг выпучил глаза. — Он закладчиков спрашивал, а там у меня тоже заклады есть, так, дрянцо, однако ж сестрино колечко, которое она мне на память подарила, когда я сюда уезжал, да отцовские серебряные часы. Всё стоит рублей пять-шесть, но мне дорого, память. Так что мне теперь делать? Не хочу я, чтоб вещи пропали, особенно часы. Я трепетал давеча, что мать спросит взглянуть на них, когда про Дунечкины часы заговорили. Единственная вещь, что после отца уцелела. Она больна сделается, если они пропадут! Женщины! Так вот как быть, научи! Знаю, что надо бы в часть заявить. А не лучше ли самому Порфирию, а? Как ты думаешь? Дело-то поскорее бы обделать. Увидишь, что еще до обеда маменька спросит! — Отнюдь не в часть и непременно к Порфирию! — крикнул в каком-то необыкновенном волнении Разумихин. — Ну, как я рад! Да чего тут, идем сейчас, два шага, наверно застанем! — Пожалуй... идем... — А он очень, очень, очень, очень будет рад с тобой познакомиться! Я много говорил ему о тебе, в разное время... И вчера говорил. Идем!.. Так ты знал старуху? То-то!.. Ве-ли-ко-лепно это всё обернулось!.. Ах да... Софья Ивановна... — Софья Семеновна, — поправил Раскольников. — Софья Семеновна, это приятель мой, Разумихин, и человек он хороший... — Если вам теперь надо идти... — начала было Соня, совсем и не посмотрев на Разумихина, а от этого еще более сконфузившись. — И пойдемте! — решил Раскольников, — я к вам зайду сегодня же, Софья Семеновна, скажите мне только, где вы живете? Он не то что сбивался, а так, как будто торопился и избегал ее взглядов. Соня дала свой адрес и при этом покраснела. Все вместе вышли. — Не запираешь разве? — спросил Разумихин, сходя по лестнице вслед за ними. — Никогда!.. Впрочем, вот уж два года хочу всё замок купить, — прибавил он небрежно. — Счастливые ведь люди, которым запирать нечего? — обратился он, смеясь, к Соне. На улице стали в воротах. — Вам направо, Софья Семеновна? Кстати: как вы меня отыскали? — спросил он, как будто желая сказать ей что-то совсем другое. Ему всё хотелось смотреть в ее тихие, ясные глаза, и как-то это всё не так удавалось... — Да ведь вы Полечке вчера адрес сказали. — Поля? Ах да... Полечка! Это.. маленькая... это ваша сестра? Так я ей адрес дал? — Да разве вы забыли? — Нет... помню... — А я об вас еще от покойника тогда же слышала... Только не знала тогда еще вашей фамилии, да и он сам не знал... А теперь пришла... и как узнала вчера вашу фамилию... то и спросила сегодня: тут господин Раскольников где живет?.. И не знала, что вы тоже от жильцов живете... Прощайте-с... Я Катерине Ивановне... Она ужасно рада была, что наконец ушла; пошла потупясь, торопясь, чтобы поскорей как-нибудь уйти у них из виду, чтобы пройти как-нибудь поскорей эти двадцать шагов до поворота направо в улицу и остаться наконец одной, и там, идя, спеша, ни на кого не глядя, ничего не замечая, думать, вспоминать, соображать каждое сказанное слово, каждое обстоятельство. Никогда, никогда она не ощущала ничего подобного. Целый новый мир неведомо и смутно сошел в ее душу. Она припомнила вдруг, что Раскольников сам хотел к ней сегодня зайти, может, еще утром, может, сейчас! — Только уж не сегодня, пожалуйста, не сегодня! — бормотала она с замиранием сердца, точно кого-то упрашивая, как ребенок в испуге. — Господи! Ко мне... в эту комнату... он увидит... о господи! И, уж конечно, она не могла заметить в эту минуту одного незнакомого ей господина, прилежно следившего за ней и провожавшего ее по пятам. Он провожал ее с самого выхода из ворот. В ту минуту, когда все трое, Разумихин, Раскольников и она, остановились на два слова на тротуаре, этот прохожий, обходя их, вдруг как бы вздрогнул, нечаянно на лету поймав слова Сони: «и спросила: господин Раскольников где живет?» Он быстро, но внимательно оглядел всех троих, в особенности же Раскольникова, к которому обращалась Соня; потом посмотрел на дом и заметил его. Всё это сделано было в мгновение, на ходу, и прохожий, стараясь не показать даже виду, пошел далее, убавив шагу и как бы в ожидании. Он поджидал Соню; он видел, что они прощались и что Соня пойдет сейчас куда-то к себе. «Так куда же к себе? Видел где-то это лицо, — думал он, припоминая лицо Сони... — надо узнать». Дойдя до поворота, он перешел на противоположную сторону улицы, обернулся и увидел, что Соня уже идет вслед за ним, по той же дороге, и ничего не замечая. Дойдя до поворота, как раз и она повернула в эту же улицу. Он пошел вслед, не спуская с нее глаз с противоположного тротуара; пройдя шагов пятьдесят, перешел опять на ту сторону, по которой шла Соня, догнал ее и пошел за ней, оставаясь в пяти шагах расстояния. Это был человек лет пятидесяти, росту повыше среднего, дородный, с широкими и крутыми плечами, что придавало ему несколько сутуловатый вид. Был он щегольски и комфортно одет и смотрел осанистым барином. В руках его была красивая трость, которою он постукивал, с каждым шагом, по тротуару, а руки были в свежих перчатках. Широкое, скулистое лицо его было довольно приятно, и цвет лица был свежий, не петербургский. Волосы его, очень еще густые, были совсем белокурые и чуть-чуть разве с проседью, а широкая, густая борода, спускавшаяся лопатой, была еще светлее головных волос. Глаза его были голубые и смотрели холодно, пристально и вдумчиво; губы алые. Вообще это был отлично сохранившийся человек и казавшийся гораздо моложе своих лет. Когда Соня вышла на канаву, они очутились вдвоем на тротуаре. Наблюдая ее, он успел заметить ее задумчивость и рассеянность. Дойдя до своего дома, Соня повернула в ворота, он за ней и как бы несколько удивившись. Войдя во двор, она взяла вправо, в угол, где была лестница в ее квартиру. «Ба!» — пробормотал незнакомый барин и начал взбираться вслед за ней по ступеням. Тут только Соня заметила его. Она прошла в третий этаж, повернула в галерею и позвонила в девятый нумер, на дверях которого было написано мелом: «Капернаумов портной». «Ба!» — повторил опять незнакомец, удивленный странным совпадением, и позвонил рядом в восьмой нумер. Обе двери были шагах в шести одна от другой. — Вы у Капернаумова стоите! — сказал он, смотря на Соню и смеясь. — Он мне жилет вчера перешивал. А я здесь, рядом с вами, у мадам Ресслих, Гертруды Карловны. Как пришлось-то! Соня посмотрела на него внимательно. — Соседи, — продолжал он как-то особенно весело. — Я ведь всего третий день в городе. Ну-с, пока до свидания. Соня не ответила; дверь отворили, и она проскользнула к себе. Ей стало отчего-то стыдно, и как будто она обробела... Разумихин дорогою к Порфирию был в особенно возбужденном состоянии. — Это, брат, славно, — повторял он несколько раз, — и я рад! Я рад! «Да чему ты рад?» — думал про себя Раскольников. — Я ведь и не знал, что ты тоже у старухи закладывал. И... и... давно это было? То есть давно ты был у ней? «Экой ведь наивный дурак!» — Когда?.. — приостановился Раскольников, припоминая, — да дня за три до ее смерти я был у ней, кажется. Впрочем, я ведь не выкупить теперь вещи иду, — подхватил он с какою-то торопливою и особенною заботой о вещах, — ведь у меня опять всего только рубль серебром... из-за этого вчерашнего проклятого бреду!.. О бреде он произнес особенно внушительно. — Ну да, да, да, — торопливо и неизвестно чему поддакивал Разумихин, — так вот почему тебя тогда... поразило отчасти... а знаешь, ты и в бреду об каких-то колечках и цепочках всё поминал!.. Ну да, да... Это ясно, всё теперь ясно. «Вона! Эк ведь расползлась у них эта мысль! Ведь вот этот человек за меня на распятие пойдет, а ведь очень рад, что разъяснилось , почему я о колечках в бреду поминал! Эк ведь утвердилось у них у всех!..» — А застанем мы его? — спросил он вслух. — Застанем, застанем, — торопился Разумихин. — Это, брат, славный парень, увидишь! Неуклюж немного, то есть он человек и светский, но я в другом отношении говорю неуклюж. Малый умный, умный, очень даже неглупый, только какой-то склад мыслей особенный... Недоверчив, скептик, циник... надувать любит, то есть не надувать, а дурачить... Ну и материальный старый метод... А дело знает, знает... Он одно дело, прошлого года, такое об убийстве разыскал, в котором почти все следы были потеряны! Очень, очень, очень желает с тобой познакомиться! — Да с какой же стати очень-то? — То есть не то чтобы... видишь, в последнее время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать... Ну, он слушал... и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил... то есть всё это вместе, не одно ведь это; вчера Заметов... Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли... так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь... — Что это? Что меня сумасшедшим-то считают? Да, может, и правда. Он напряженно усмехнулся. — Да... да... то есть тьфу, нет!.. Ну, да всё, что я говорил (и про другое тут же), это всё было вздор и с похмелья. — Да чего ты извиняешься! Как это мне всё надоело! — крикнул Раскольников с преувеличенною раздражительностию. Он, впрочем, отчасти притворился. — Знаю, знаю, понимаю. Будь уверен, что понимаю. Стыдно и говорить даже... — А коль стыдно, так и не говори! Оба замолчали. Разумихин был более чем в восторге, и Раскольников с отвращением это чувствовал. Тревожило его и то, что Разумихин сейчас говорил о Порфирии. «Этому тоже надо Лазаря петь, — думал он, бледнея и с постукивающим сердцем, — и натуральнее петь. Натуральнее всего ничего бы не петь. Усиленно ничего не петь! Нет, усиленно было бы опять ненатурально... Ну, да там как обернется... посмотрим... сейчас... хорошо иль не хорошо, что я иду? Бабочка сама на свечку летит. Сердце стучит, вот что нехорошо!..» — В этом сером доме, — сказал Разумихин. «Важнее всего, знает Порфирий иль не знает, что я вчера у этой ведьмы в квартире был... и про кровь спрашивал? В один миг надо это узнать, с первого шагу, как войду, по лицу узнать; и-на-че... хоть пропаду, да узнаю!» — А знаешь что? — вдруг обратился он к Разумихину с плутоватою улыбкой, — я, брат, сегодня заметил, что ты с утра в каком-то необыкновенном волнении состоишь? Правда? — В каком волнении? Вовсе ни в каком не в волнении, — передернуло Разумихина. — Нет, брат, право, заметно. На стуле ты давеча сидел так, как никогда не сидишь, как-то на кончике, и всё тебя судорога дергала. Вскакивал ни с того, ни с сего. То сердитый, а то вдруг рожа, как сладчайший леденец, отчего-то сделается. Краснел даже; особенно, когда тебя пригласили обедать, ты ужасно покраснел. — Да ничего я; врешь!.. Ты про что это? — Да что ты, точно школьник, юлишь! Фу, черт, да он опять покраснел! — Какая ты свинья, однако ж! — Да ты чего конфузишься? Ромео! Постой, я это кое-где перескажу сегодня, ха-ха-ха! Вот маменьку-то посмешу... да и еще кой-кого... — Послушай, послушай, послушай, ведь это серьезно, ведь это... Что ж это после этого, черт! — сбился окончательно Разумихин, холодея от ужаса. — Что ты им расскажешь? Я, брат... Фу, какая же ты свинья! — Просто роза весенняя! И как это к тебе идет, если б ты знал; Ромео десяти вершков росту! Да как ты вымылся сегодня, ногти ведь отчистил, а? Когда это бывало? Да ей-богу же ты напомадился! Нагнись-ка! — Свинья!!! Раскольников до того смеялся, что, казалось, уж и сдержать себя не мог, так со смехом и вступили в квартиру Порфирия Петровича. Того и надо было Раскольникову: из комнат можно было услышать, что они вошли смеясь и всё еще хохочут в прихожей. — Ни слова тут, или я тебя... размозжу! — прошептал в бешенстве Разумихин, хватая за плечо Раскольникова.

СВИДРИГАЙЛОВ

СВИДРИГАЙЛОВ - центральный персонаж романа Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» (1866), состоятельный дворянин «не без связей». Впервые Аркадий Иванович С. упоминается в письме матери Раскольнико-ва к сыну с рассказом о злоключениях его сестры Дуни, служившей в доме С. и его жены, богатой помещицы Марфы Петровны. Сластолюбивый С. преследовал красавицу горничную, а получив отказ, оклеветал. Однако, раскаявшись, вскоре восстановил ее репутацию, после чего Дуне сделал предложение расчетливый делец Лужин, искавший бедную и зависимую невесту. По желанию жениха Дуня с матерью приезжают на жительство в Петербург, куда вскоре, после внезапной и загадочной смерти жены, которую он избил и, по-видимому, отравил, прибывает и С. «Это был человек лет пятидесяти, росту повыше среднего, дородный, с широкими и крутыми плечами, что придавало ему несколько сутуловатый вид. Был он щегольски и комфортно одет и смотрел осанистым барином. «...» Широкое, скулистое лицо его было довольно приятно, и цвет лица был свежий, не петербургский».

С. приходит знакомиться к Раскольникову, тщетно прося его об устройстве личного свидания с Дуней. Откровенно рассказав о своем темном прошлом: шулерстве, долговой тюрьме, женитьбе из-за денег на Марфе Петровне, об утопившейся в проруби после изнасилования девочке, - он признается, что жить «очень скучно» и что даже «вечность» для него «вроде деревенской бани, закоптелой, а по всем углам пауки».

Случайно оказавшись соседом Сони Марме-ладовой, С., еще раньше ощутивший «какую-то точку общую» между собой и Раскольнико-вым, узнает о преступлении последнего и перипетиях вокруг него. Обещая в письме к Дуне раскрыть тайну брата, он заманивает ее для разговора к себе на квартиру.

С. пребывает в состоянии раздвоенности: он как будто готовится к новым преступлениям (надругательству над Дуней и своей 16-летней невестой, которую хочет, натешившись, отдать жестокой сводне), но к Дуне испытывает нечто большее, чем страсть, и ее взаимность - единственная надежда для С. вернуться к источнику бытия, любви, жизни - Богу. Убедившись в ее бесповоротной нелюбви к себе, он отпускает Дуню. Сам же через несколько часов отправляется в «вояж», то есть застреливается, перед этим отдав 3 тысячи Соне и 15 тысяч - невесте.

Черты личности, биографии и многие мысли С. можно наблюдать у таких персонажей Достоевского, как Быков («Бедные люди»), Петр Александрович («Неточка Незванова») Банковский «Униженные и оскорбленные»), Ставрогин, Федор Павлович Карамазов и др.

В спектакле Ю.П.Любимова (1979) по роману Ф.М. Достоевского роль С. играл В.С.Высоцкий.

О.А.Богданова

Литературные герои. - Академик . 2009 .

Смотреть что такое "СВИДРИГАЙЛОВ" в других словарях:

Сцена из спектакля «Преступление и наказание» Саратовского драмтеатра. Порфирий Петрович и Родион Раскольников Родион Романович Раскольников главный действующий персонаж романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Содержание 1… … Википедия

Сцена из спектакля «Преступление и наказание» Саратовского драмтеатра. Порфирий Петрович и Родион Раскольников Родион Романович Раскольников главный действующий персонаж романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Содержание 1… … Википедия

Преступление и наказание Преступление и наказание Жанр: Роман

Герой романа Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» (1865 1866). Образ Р. в общекультурном сознании выступает как сугубо идеологический, нарицательный и эмблематичный, оказываясь в ряду так называемых мировых художественных образов, таких,… … Литературные герои

Обложка из … Википедия

Виктор Мамонов … Википедия

Преступление и наказание Жанр … Википедия

Достоевский, Федор Михайлович знаменитый писатель. Родился 30 октября 1821 г. в Москве в здании Мариинской больницы, где отец его служил штаб лекарем. Он рос в довольно суровой обстановке, над которой витал угрюмый дух отца человека нервного,… … Биографический словарь

Род. 1912, ум. 1975. Актер театра и кино. Выпускник студии при БДТ (Ленинград, 1935), играл на сцене БДТ. В кино дебютировал в 1932 г. Снялся в фильмах: "Пролог" (поп Гапон, 1956), "Время, вперед!" (Налбандов, 1966),… … Большая биографическая энциклопедия

Свидригайлов Аркадій Іванович – один з головних героїв роману Достоєвського «Злочин і кара». Разом з персонажем Лужина утворює в романі систему двійників Родіона Раскольникова.

«Злочин і кара» характеристика Свидригайлова

Свидригайлову близько 50 років. Служив два роки в кавалерії. Потім, за його словами, «шлявся» в Петербурзі. Був шулером. Одружившись на Марфі Петрівні, яка викупила його з в’язниці, сім років жив у селі. Цинік. Любить розпусту. На його совісті ряд тяжких злочинів: самогубство слуги Філіпа і чотирнадцятирічної ображеної ним дівчинки, можливо, і отруєння дружини … Двійник ,

Свидригайлов прибуває до Петербурга і знайомиться з Раскольниковим, просячи його про влаштування побачення з Дуней, але отримує відмову. Випадково селиться по сусідству з і, підслухавши її розмову з Раскольниковим, дізнається, хто вбив стару лихварку, після чого на поминках розповідає Раскольникову, що підслухав розмову і все знає, проте обіцяє зберігати мовчання. Далі Раскольников зустрічає Свидригайлова в трактирі, обіцяючи не допустити його зустріч з сестрою. Свидригайлов обманює його, вислизає і заманює до себе на квартиру Дуню, де Дуня мало не вбиває його пострілом з пістолета. Остаточно зрозумівши, що його почуття любові без взаємності, Свидригайлов незабаром закінчає життя самогубством.

Характер Свидригайлова

Свидригайлов спокійний, урівноважений в спілкуванні, освічений, вихований. Має двоїстий характер. З одного боку, він звичайний, нормальний, тверезомислячий чоловік, яким він і постає перед Раскольниковим, з іншого боку, мати Раскольникова, Дуня і говорять про нього як про людину розпусну, хтиву, злу і цинічну. З одного боку, він насильник, отруйник і губитель, з іншого боку, жертвує гроші Соні і сиротам Мармеладовим, пропонує допомогу Раскольникову. Говорить зазвичай монотонно, але ніби з якоюсь усмішкою, як людина, що багато побачила і знає ціну собі і людям. Трохи забобонний, можливо, став таким в останній час життя, після смерті дружини.

Зовнішність Свидригайлова

Это был человек лет пятидесяти, росту повыше среднего, дородный, с широкими и крутыми плечами, что придавало ему несколько сутуловатый вид. Был он щегольски и комфортно одет и смотрел осанистым барином. В руках его была красивая трость, которою он постукивал, с каждым шагом, по тротуару, а руки были в свежих перчатках. Широкое, скулистое лицо его было довольно приятно, и цвет лица был свежий, не петербургский. Волосы его, очень ещё густые, были совсем белокурые и чуть-чуть разве с проседью, а широкая, густая борода, спускавшаяся лопатой, была ещё светлее головных волос. Глаза его были голубые и смотрели холодно-пристально и вдумчиво; губы алые. Вообще это был отлично сохранившийся человек и казавшийся гораздо моложе своих лет…

Глазами Раскольникова ближе к концу романа:

Это было какое-то странное лицо, похожее как бы на маску: белое, румяное, с румяными, алыми губами, с светло-белокурою бородой и с довольно ещё густыми белокурыми волосами. Глаза были как-то слишком голубые, а взгляд их как-то слишком тяжёл и неподвижен. Что-то было ужасно неприятное в этом красивом и чрезвычайно моложавом, судя по летам, лице. Одежда Свидригайлова была щегольская, летняя, легкая, в особенности щеголял он бельём. На пальце был огромный перстень с дорогим камнем…