Чернышевский что делать брифли. История создания

Роман «Что делать? » был написан в рекордно короткий срок, менее чем за 4 месяца, и опубликован в весенних номерах журнала «Современник» за 1863 год. Он появился в разгар полемики, развернувшейся вокруг романа И. С. Тургенева «Отцы и дети». Свое произведение, имеющее очень значимый подзаголовок «Из рассказов о новых людях», Чернышевский задумал как прямой ответ Тургеневу от лица «молодого поколения». Одновременно в романе «Что делать? » нашла свое реальное воплощение эстетическая теория Чернышевского. Потому можно считать, что было создано произведение искусства, которое должно было послужить своеобразным инструментом для «переделки» действительности.

«Я ученый... Я один из тех мыслителей, которые держатся научной точки зрения», — заметил однажды Чернышевский. С этой точки зрения, «ученого», а не художника он предлагал в своем романе модель идеального жизнеустройства. Он словно и не утруждает себя поисками оригинального сюжета, а едва ли не напрямую заимствует его у Жорж Санд. Хотя под пером Чернышевского события в романе приобрели достаточную замысловатость.

Некая столичная барышня не хочет выходить замуж за богатого человека и готова идти наперекор воле своей матери. От ненавистного брака девушку спасает студент-медик Лопухов, учитель ее младшего брата. Но спасает ее достаточно оригинальным образом: сначала «развивает ее», давая читать соответствующие книги, а потом сочетается с ней фиктивным браком. В основе их совместной жизни — свобода, равенство и независимость супругов, проявляющиеся во всем: в укладе дома, в ведении хозяйства, в занятиях супругов. Так, Лопухов служит управляющим на заводе, а Вера Павловна создает швейную мастерскую «на паях» с работницами и устраивает для них жилищную коммуну. Здесь сюжет делает крутой поворот: главная героиня влюбляется в лучшего друга своего мужа, медика Кирсанова. Кирсанов, в свою очередь, «спасает» проститутку Настю Крюкову, которая вскоре умирает от чахотки. Поняв, что он стоит на пути двух любящих людей, Лопухов «уходит со сцены». Все «препятствия» оказываются устранены, Кирсанов и Вера Павловна сочетаются законным браком. По ходу развития действия становится понятным, что самоубийство Лопухова было мнимым, герой уехал в Америку, и в конце концов он появляется вновь, но уже под именем Бьюмонта. Вернувшись в Россию, он женится на богатой дворянке Кате Полозовой, которую спас от смерти Кирсанов. Две счастливые пары заводят общее хозяйство и продолжают жить в полнейшем согласии друг с другом.

Однако читателей привлекли в романе не оригинальные перипетии сюжета или какие-либо другие художественные достоинства: они увидели в нем другое — конкретную программу своей деятельности. Если демократически настроенная молодежь приняла роман как руководство к действию, то официальные круги увидели в нем угрозу существующему общественному устройству. Цензор, который оценивал роман уже по выходе в свет (о том, как удалось его опубликовать, можно написать отдельный роман) писал: «...какое извращение идеи супружества... разрушает и идею семьи, и основы гражданственности, то и другое прямо противно коренным началам религии, нравственности и общественного порядка». Однако цензор не заметил главного: автор не столько разрушал, сколько создавал новую модель поведения, новую модель экономики, новую модель жизни.

Рассказывая об устройстве мастерских Веры Павловны, он воплощал совершенно иные отношения между хозяином и работниками, которые равны в своих правах. В описании Чернышевского жизнь в мастерской и коммуне при ней выглядит настолько привлекательно, что в Петербурге тотчас же возникли подобные сообщества. Просуществовали они недолго: их члены оказались не готовы к тому, чтобы обустроить свою жизнь на новых нравственных началах, о которых, кстати, тоже немало говорится в произведении. Эти «новые начала» можно трактовать как новую мораль новых людей, как новую веру. Их жизнь, мысли и чувства, их отношения между собой решительно не совпадают с теми формами, которые сложились в «старом мире» и порождены неравенством, недостатком «разумных» начал в общественных и семейно-бытовых отношениях. И новые люди — Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна, Мерцаловы — стремятся преодолеть эти старые формы и строят свою жизнь по-другому. В ее основе — труд, уважение свободы и чувств друг друга, истинное равенство между мужчиной и женщиной, т. е. то, что, по мысли автора, естественно для человеческой природы, потому что разумно.

В книге под пером Чернышевского рождается знаменитая теория «разумного эгоизма», теория выгоды, которую извлекает для себя человек, совершая добрые поступки. Но эта теория доступна только «развитым натурам», поэтому так много места уделено в романе «развитию», т. е. воспитанию, формированию новой личности, в терминологии Чернышевского — «выходу из подвала». И внимательный читатель увидит пути этого «выхода». Следуй им — и ты станешь другим человеком, и тебе откроется другой мир. А если ты займешься самовоспитанием, то тогда тебе откроются новые горизонты и ты повторишь путь Рахметова, станешь особенным человеком. Вот сокровенная, хотя и утопическая программа, нашедшая свое воплощение в художественном тексте.

Чернышевский считал, что путь к светлому и прекрасному будущему лежит через революцию. Так, на вопрос, вынесенный в заглавие романа: «Что делать?», читатель получал предельно прямой и ясный ответ: «Переходить в новую веру, становиться новым человеком, преображать мир вокруг себя, «делать революцию». Эта мысль была воплощена в романе, как позже скажет один из героев Достоевского, «соблазнительно ясно».

Светлое, прекрасное будущее достижимо и близко, настолько близко, что оно даже снится главной героине Вере Павловне. «Как будут жить люди? » — думает Вера Павловна, и «светлая невеста» открывает перед ней заманчивые перспективы. Итак, читатель в обществе будущего, где царствует труд «в охотку», где труд — наслаждение, где человек пребывает в гармонии с миром, с самим собой, с другими людьми, с природой. Но это только вторая часть сна, а первая — это своеобразное путешествие «сквозь» историю человечества. Но везде взорам Веры Павловны предстают картины любви. Оказывается, что это сон не только о будущем, но еще и о любви. Вновь оказываются связанными в романе социальные и нравственные вопросы.

11 июля 1856 г. в номере одной из больших петербургских гостиниц находят записку, оставленную странным постояльцем. В записке сказано, что о ее авторе вскоре услышат на Литейном мосту и что подозрений ни на кого иметь не должно. Обстоятельства выясняются очень скоро: ночью на Литейном мосту стреляется какой-то человек. Из воды вылавливают его простреленную фуражку.

В то же самое утро на даче на Каменном острове сидит и шьет молодая дама, напевая бойкую и смелую французскую песенку о рабочих людях, которых освободит знание. Зовут ее Вера Павловна. Служанка приносит ей письмо, прочитав которое Вера Павловна рыдает, закрыв лицо руками. Вошедший молодой человек пытается ее успокоить, но Вера Павловна безутешна. Она отталкивает молодого человека со словами: “Ты в крови! На тебе его кровь! Ты не виноват – я одна…” В письме, полученном Верой Павловной, говорится о том, что пишущий его сходит со сцены, потому что слишком любит “вас обоих”…

Трагической развязке предшествует история жизни Веры Павловны. Детство ее прошло в Петербурге, в многоэтажном доме на Гороховой, между Садовой и Семеновским мостом. Отец ее, Павел Константинович Розальский – управляющий домом, мать дает деньги под залог. Единственная забота матери, Марьи Алексеевны, по отношению к Верочке: поскорее выдать ее замуж за богатого. Недалекая и злая женщина делает для этого все возможное: приглашает к дочери учителя музыки, наряжает ее и даже водит в театр. Вскоре красивую смуглую девушку замечает хозяйский сын, офицер Сторешников, и тут же решает соблазнить ее. Надеясь заставить Сторешникова жениться, Марья Алексеевна требует, чтобы дочь была к нему благосклонна, Верочка же всячески отказывается от этого, понимая истинные намерения ловеласа. Ей удается кое-как обманывать мать, делая вид, что она заманивает ухажера, но долго это продолжаться не может. Положение Верочки в доме становится совершенно невыносимым. Разрешается же оно неожиданным образом.

К Верочкиному брату Феде приглашен учитель, студент-медик выпускного курса Дмитрий Сергеевич Лопухов. Сначала молодые люди относятся друг к другу настороженно, но потом начинают беседовать о книгах, о музыке, о справедливом образе мыслей и вскоре чувствуют расположение друг к другу. Узнав о бедственном положении девушки, Лопухов пытается ей помочь. Он ищет ей место гувернантки, которое дало бы Верочке возможность поселиться отдельно от родителей. Но поиски оказываются безуспешными: никто не хочет брать на себя ответственность за судьбу девушки, если она сбежит из дому. Тогда влюбленный студент находит другой выход: незадолго до окончания курса, чтобы иметь достаточно средств, он оставляет учебу и, занявшись частными уроками и переводом учебника географии, делает Верочке предложение. В это время Верочке снится первый ее сон: она видит себя выпущенной из сырого и темного подвала и беседующей с удивительной красавицей, которая называет себя любовью к людям. Верочка обещает красавице, что всегда будет выпускать из подвалов других девушек, запертых так же, как была заперта она.

Молодые снимают квартиру, и жизнь их идет хорошо. Правда, квартирной хозяйке кажутся странными их отношения: “миленькая” и “миленький” спят в разных комнатах, входят друг к другу только после стука, не показываются друг другу неодетыми и т. п. Верочке с трудом удается объяснить хозяйке, что такими и должны быть отношения между супругами, если они не хотят надоесть друг другу.

Вера Павловна читает книжки, дает частные уроки, ведет хозяйство. Вскоре она затевает собственное предприятие – швейную мастерскую. Девушки работают в мастерской не по найму, а являются ее совладелицами и получают свою долю от дохода, как и Вера Павловна. Они не только трудятся вместе, но вместе проводят свободное время: ездят на пикники, беседуют. Во втором своем сне Вера Павловна видит поле, на котором растут колосья. Она видит на этом поле и грязь – вернее, две грязи: фантастическую и реальную. Реальная грязь – это забота о самом необходимом (такая, которою всегда была обременена мать Веры Павловны), и из нее могут вырасти колосья. Фантастическая грязь – забота о лишнем и ненужном; из нее ничего путного не вырастает.

У супругов Лопуховых часто бывает лучший друг Дмитрия Сергеевича, его бывший однокурсник и духовно близкий ему человек – Александр Матвеевич Кирсанов. Оба они “грудью, без связей, без знакомств, пролагали себе дорогу”. Кирсанов – человек волевой, мужественный, способный и на решительный поступок, и на тонкое чувство. Он скрашивает разговорами одиночество Веры Павловны, когда Лопухов бывает занят, возит ее в Оперу, которую оба любят. Впрочем, вскоре, не объясняя причин, Кирсанов перестает бывать у своего друга, чем очень обижает и его, и Веру Павловну. Они не знают истинной причины его “охлаждения”: Кирсанов влюблен в жену друга. Он вновь появляется в доме, только когда Лопухов заболевает: Кирсанов – врач, он лечит Лопухова и помогает Вере Павловне ухаживать за ним. Вера Павловна находится в полном смятении: она чувствует, что влюблена в друга своего мужа. Ей снится третий сон. В этом сне Вера Павловна с помощью какой-то неведомой женщины читает страницы собственного дневника, в котором сказано, что она испытывает к мужу благодарность, а не то тихое, нежное чувство, потребность которого так в ней велика.

Ситуация, в которую попали трое умных и порядочных “новых людей”, кажется неразрешимой. Наконец Лопухов находит выход – выстрел на Литейном мосту. В день, когда получено это известие, к Вере Павловне приходит старый знакомый Кирсанова и Лопухова – Рахметов, “особенный человек”. “Высшую натуру” пробудил в нем в свое время Кирсанов, приобщивший студента Рахметова к книгам, “которые нужно читать”. Происходя из богатой семьи, Рахметов продал имение, деньги раздал своим стипендиатам и теперь ведет суровый образ жизни: отчасти из-за того, что считает для себя невозможным иметь то, чего не имеет простой человек, отчасти – из желания воспитать свой характер. Так, однажды он решает спать на гвоздях, чтобы испытать свои физические возможности. Он не пьет вина, не прикасается к женщинам. Рахметова часто называют Никитушкой Ломовым – за то, что он ходил по Волге с бурлаками, чтобы приблизиться к народу и приобрести любовь и уважение простых людей. Жизнь Рахметова окутана покровом таинственности явно революционного толка. У него много дел, но все это не его личные дела. Он путешествует по Европе, собираясь вернуться в Россию года через три, когда ему там “нужно” будет быть. Этот “экземпляр очень редкой породы” отличается от просто “честных и добрых людей” тем, что являет собою “двигатель двигателей, соль соли земли”.

Рахметов приносит Вере Павловне записку от Лопухова, прочитав которую она делается спокойною и даже веселою. Кроме того, Рахметов объясняет Вере Павловне, что несходство ее характера с характером Лопухова было слишком велико, оттого она и потянулась к Кирсанову. Успокоившись после разговора с Рахметовым, Вера Павловна уезжает в Новгород, где через несколько недель венчается с Кирсановым.

О несходстве характеров Лопухова и Веры Павловны говорится и в письме, которое она вскоре получает из Берлина, Некий студент-медик, якобы хороший знакомый Лопухова, передает Вере Павловне его точные слова о том, что тот стал чувствовать себя лучше, расставшись с нею, ибо имел наклонность к уединению, которое никак невозможно было при жизни с общительной Верой Павловной. Таким образом, любовные дела устраиваются к общему удовольствию. Семейство Кирсановых имеет примерно такой же образ жизни, что прежде семейство Лопуховых. Александр Матвеевич много работает, Вера Павловна кушает сливки, принимает ванны и занимается швейными мастерскими: их теперь у нее две. Точно так же в доме существуют нейтральные и ненейтральные комнаты, и в ненейтральные комнаты супруги могут зайти только после стука. Но Вера Павловна замечает, что Кирсанов не просто предоставляет ей вести тот образ жизни, который ей нравится, и не просто готов подставить ей плечо в трудную минуту, но и живо интересуется ее жизнью. Он понимает ее стремление заниматься каким-нибудь делом, “которого нельзя отложить”. С помощью Кирсанова Вера Павловна начинает изучать медицину.

Вскоре ей снится четвертый сон. Природа в этом сне “льет аромат и песню, любовь и негу в грудь”. Поэт, чело и мысль которого озарены вдохновением, поет песнь о смысле истории. Перед Верой Павловной проходят картины жизни женщин в разные тысячелетия. Сначала женщина-рабыня повинуется своему господину среди шатров номадов, потом афиняне поклоняются женщине, все-таки не признавая ее равной себе. Потом возникает образ прекрасной дамы, ради которой сражается на турнире рыцарь. Но он любит ее только до тех пор, пока она не становится его женой, то есть рабыней. Затем Вера Павловна видит вместо лица богини собственное лицо. Черты его далеки от совершенства, но оно озарено сиянием любви. Великая женщина, знакомая ей еще по первому сну, объясняет Вере Павловне, в чем смысл женского равноправия и свободы. Эта женщина являет Вере Павловне и картины будущего: граждане Новой России живут в прекрасном доме из чугуна, хрусталя и алюминия. С утра они работают, вечером веселятся, а “кто не наработался вдоволь, тот не приготовил нерв, чтобы чувствовать полноту веселья”. Путеводительница объясняет Вере Павловне, что это будущее следует любить, для него следует работать и переносить из него в настоящее все, что можно перенести.

У Кирсановых бывает много молодых людей, единомышленников: “Недавно появился этот тип и быстро распложается”. Все это люди порядочные, трудолюбивые, имеющие незыблемые жизненные принципы и обладающие “хладнокровной практичностью”. Среди них вскоре появляется семейство Бьюмонт. Екатерина Васильевна Бьюмонт, урожденная Полозова, была одной из самых богатых невест Петербурга. Кирсанов однажды помог ей умным советом: с его помощью Полозова разобралась в том, что человек, в которого она была влюблена, недостоин ее. Потом Екатерина Васильевна выходит замуж за человека, называющего себя агентом английской фирмы Чарльзом Бьюмонтом. Тот прекрасно говорит по-русски – потому что якобы до двадцати лет жил в России. Роман его с Полозовой развивается спокойно: оба они – люди, которые “не бесятся без причины”. При встрече Бьюмонта с Кирсановым становится понятно, что этот человек – Лопухов. Семейства Кирсановых и Бьюмонт чувствуют такую духовную близость, что вскоре поселяются в одном доме, вместе принимают гостей. Екатерина Васильевна тоже устраивает швейную мастерскую, и круг “новых людей” становится таким образом все шире.

Вариант 2

Утром 11 июля 1856 года Вера Павловна получает странную записку в которой ее муж сообщает ей о решения покончить с жизнью. Этим же утром, на Литейном мосту, была обнаружена фуражка с отверстием от пули. Этому печальному событию. предшествовала длинная история. Будучи молодой девушкой, Вера Павловна проживала с родителями: ее отец Павел Константинович Розальский был управляющий домом, а ее мать давала деньги под залог. Все усилия матери Верочки были направлены на скорейшее удачное замужество дочери. Для этого она водила ее в оперу и знакомила с молодыми людьми.

Верочка была молодой, смуглой и очень красивой девушкой, поэтому пользовалась популярностью у мужчин. Одним из ее ухажеров был хозяйский сын, офицер Сторешников. Мать Верочки была вне себя от счастья и уже видела свою дочь офицерской женой, но девушка знала истинные намерения Сторешникова. Некоторое время, для матери, она делала вид, что принимает ухаживания хозяйского сына. Вскоре ситуация разрешилась: в дом Розальских приехал знакомый брата студент – медик Дмитрий Сергеевич Лопухов. Сначала он пытался устроить Верочку гувернанткой, но никто не хотел брать на работу девушку, которая сбежала из дома. Затем Лопухов, заработал приличную сумму и сделал Верочке предложение. Вскоре молодая пара снимает собственное жилье, но у каждого из них своя комната и они не входят к друг – другу без стука. Вера Павловна много читает и дает частные уроки, ведет хозяйство. Затем, она решает начать собственное дело – швейную мастерскую. В мастерской девушки не работают по найму, а являются совладелицами и получают процент от дохода мастерской.

В доме Лопуховых всегда много гостей, но чаще всех бывает друг Дмитрия – Александр Матвеевич Кирсанов. Между молодыми людьми, еще со студенческой скамьи, сохранились теплые и уважительные отношения. Вера Павловна много времени проводит с Александром: они вместе гуляют, читают и ходят в оперу. Но вскоре Кирсанов, удивив семью Лопуховых, перестает быть их частым гостем. Он на время исчезает из их жизни, потому как понимает, что влюблен в жену своего лучшего друга. Но когда Дмитрий Сергеевич заболевает, он возвращается чтобы помочь Вере Павловне ухаживать за мужем. Вскоре, после выздоровления Дмитрия, происходит то печальное событие, которое описано в начале романа. Лопухов понимает, что только так можно выйти из сложившегося любовного треугольника.

Успокоившись Вера Павловна уезжает в Новгород, где через несколько недель венчается с Кирсановым. Жизнь семейства Кирсановых практически ничем не отличается от быта Лопуховых: Александр Матвеевич много работает, а Вера Павловна открывает вторую швейную мастерскую.

В доме Кирсановых всегда много людей, среди которых есть семья Бьюмонт. Глава семейства – Чарльз Бьюмонт агент английской фирмы, но вскоре всем становится понятно, что это Лопухов. Семейства Бьюмонт и Кирсановых начинают новую жизнь в совместном доме.

(Пока оценок нет)

  • Автор Характеристика литературного героя Выступает в произведении не только как повествователь, но и как действующее лицо. Он не только описывает своих героев, но и вступает в спор с возможными оппонентами. В этом плане он часто упоминает проницательного читателя. На мысли Read More ......
  • Первое прочтение романа Н. Г. Чернышевского вызовет у современного молодого человека, скорее всего улыбку. Действительно, странными кажутся отношения, принятые в семье Лопухова и Веры Павловны. В доме существуют нейтральные и не нейтральные комнаты, и в не нейтральные комнаты ни муж, Read More ......
  • Н. Г. Чернышевский писатель второй половины XIX века. Он занимался общественно-политической деятельностью, так как был идейным вождем разночинцев, руководителем политической борьбы за освобождение крестьянства. Все свои революционные взгляды писатель отразил в романе “Что делать?”. В произведении автор показал утопическую идею, Read More ......
  • Впервые прочитав роман Н. Г. Чернышевского, современный молодой человек, скорее всего, усмехнется. Действительно, необычными выглядят взаимоотношения, принятые в семействе Лопухова и Веры Павловны. В доме имеются нейтральные и ненейтральные комнаты, и в ненейтральные комнаты ни один из супругов войти без Read More ......
  • Лопухов и Кирсанов, обыкновенные “новые люди”. Кирсанов был сын писца уездного суда… Лопухов с очень ранней молодости; почти с детства, добывал деньги на свое содержание; Кирсанов с двенадцати лет помогал отцу в переписывании бумаг, с четвертого класса гимназии тоже давал Read More ......
  • Николай Гаврилович Чернышевский родился в семье священника, однако еще в юности он освободился от религиозных представлений, став передовым мыслителем своего времени. Чернышевский был социалистом-утопистом. Он выработал стройную систему социального освобождения России. За революционную деятельность, публицистические статьи, работу в журнале “Современник” Read More ......
  • Краткое содержание Что делать? Чернышевский

    Глава третья
    ЗАМУЖЕСТВО И ВТОРАЯ ЛЮБОВЬ

    Часа через три после того, как ушел Кирсанов, Вера Павловна опомнилась, и одною из первых ее мыслей было: нельзя же так оставить мастерскую. Да, хоть Вера Павловна и любила доказывать, что мастерская идет сама собою, но, в сущности, ведь знала, что только обольщает себя этою мыслью, а на самом деле мастерской необходима руководительница, иначе все развалится. Впрочем, теперь дело уж очень установилось, и можно было иметь мало хлопот по руководству им. У Мерцаловой было двое детей; надо час-полтора в день, да и те не каждый день, она может уделять. Она наверное не откажется, ведь она и теперь много занимается в мастерской. Вера Павловна начала разбирать свои вещи для продажи, а сама послала Машу сначала к Мерцаловой просить ее приехать, потом к торговке старым платьем и всякими вещами под стать Рахели, одной из самых оборотливых евреек, но доброй знакомой Веры Павловны, с которой Рахель была безусловно честна, как почти все еврейские мелкие торговцы и торговки со всеми порядочными людьми. Рахель и Маша должны заехать на городскую квартиру, собрать оставшиеся там платья и вещи, по дороге заехать к меховщику, которому отданы были на лето шубы Веры Павловны, потом со всем этим ворохом приехать на дачу, чтобы Рахель хорошенько оценила и купила все гуртом.

    Когда Маша выходила из ворот, ее встретил Рахметов, уже с полчаса бродивший около дачи.

    Вы уходите, Маша? Надолго?

    Да, должно быть, ворочусь уж поздно вечером. Много дела.

    Вера Павловна остается одна?

    Так я зайду, посижу вместо вас, может быть, случится какая-нибудь надобность.

    Пожалуйста; а то я боялась за нее. И я забыла, г. Рахметов: позовите кого-нибудь из соседей, там есть кухарка и нянька, мои приятельницы, подать обедать, ведь она еще не обедала.

    Ничего; и я не обедал, пообедаем одни. Да вы-то обедали ли?

    Да, Вера Павловна так не отпустила.

    Хоть это хорошо. Я думал, уж и это забудут из-за себя.

    Кроме Маши и равнявшихся ей или превосходивших ее простотою души и платья, все немного побаивались Рахметова: и Лопухов, и Кирсанов, и все, не боявшиеся никого и ничего, чувствовали перед ним, по временам, некоторую трусоватость. С Верою Павловною он был очень далек: она находила его очень скучным, он никогда не присоединялся к ее обществу. Но он был любимцем Маши, хотя меньше всех других гостей был приветлив и разговорчив с нею.

    Я пришел без зову, Вера Павловна, - начал он: - но я видел Александра Матвеича и знаю все. Поэтому рассудил, что, может быть, пригожусь вам для каких-нибудь услуг и просижу у вас вечер.

    Услуги его могли бы пригодиться, пожалуй, хоть сейчас же: помогать Вере Павловне в разборке вещей. Всякий другой на месте Рахметова в одну и ту же секунду и был бы приглашен, и сам вызвался бы заняться этим. Но он не вызвался и не был приглашен; Вера Павловна только пожала ему руку и с искренним чувством сказала, что очень благодарна ему за внимательность.

    Я буду сидеть в кабинете, - отвечал он: если что понадобится, вы позовете; и если кто придет, я отворю дверь, вы не беспокойтесь сама.

    С этими словами он преспокойно ушел в кабинет, вынул из кармана большой кусок ветчины, ломоть черного хлеба, - в сумме это составляло фунта четыре, уселся, съел все, стараясь хорошо пережевывать, выпил полграфина воды, потом подошел к полкам с книгами и начал пересматривать, что выбрать для чтения: "известно...", "несамобытно...", "несамобытно...", "несамобытно...", "несамобытно..." это "несамобытно" относилось к таким книгам, как Маколей, Гизо, Тьер, Ранке, Гервинус. "А, вот это хорошо, что попалось; - это сказал он, прочитав на корешке несколько дюжих томов "Полное собрание сочинений Ньютона"; - торопливо стал он перебирать темы, наконец, нашел и то, чего искал, и с любовною улыбкою произнес: - "вот оно, вот оно", - "Observations on the Prophethies of Daniel and the Apocalypse of St. John", то есть "Замечания о пророчествах Даниила и Апокалипсиса св. Иоанна". "Да, эта сторона знания до сих пор оставалась у меня без капитального основания. Ньютон писал этот комментарий в старости, когда был наполовину в здравом уме, наполовину помешан. Классический источник по вопросу о смешении безумия с умом. Ведь вопрос всемирноисторический: это смешение во всех без исключения событиях, почти во всех книгах, почти во всех головах. Но здесь оно должно быть в образцовой форме: во-первых, гениальнейший и нормальнейший ум из всех известных нам умов; во-вторых, и примешавшееся к нему безумие - признанное, бесспорное безумие. Итак, книга капитальная по своей части. Тончайшие черты общего явления должны выказываться здесь осязательнее, чем где бы то ни было, и никто не может подвергнуть сомнению, что это именно черты того явления, которому принадлежат черты смешения безумия с умом. Книга, достойная изучения". Он с усердным наслаждением принялся читать книгу, которую в последние сто лет едва ли кто читал, кроме корректоров ее: читать ее для кого бы то ни было, кроме Рахметова, то же самое, что есть песок или опилки. Но ему было вкусно.

    Таких людей, как Рахметов, мало: я встретил до сих пор только восемь образцов этой породы (в том числе двух женщин); они не имели сходства ни в чем, кроме одной черты. Между ними были люди мягкие и люди суровые, люди мрачные и люди веселые, люди хлопотливые и люди флегматические, люди слезливые (один с суровым лицом, насмешливый до наглости; другой с деревянным лицом, молчаливый и равнодушный ко всему; оба они при мне рыдали несколько раз, как истерические женщины, и не от своих дел, а среди разговоров о разной разности; наедине, я уверен, плакали часто), и люди, ни от чего не перестававшие быть спокойными. Сходства не было ни в чем, кроме одной черты, но она одна уже соединяла их в одну породу и отделяла от всех остальных людей. Над теми из них, с которыми я был близок, я смеялся, когда бывал с ними наедине; они сердились или не сердились, но тоже смеялись над собою. И действительно, в них было много забавного, все главное в них и было забавно, все то, почему они были людьми особой породы. Я люблю смеяться над такими людьми.

    Тот из них, которого я встретил в кругу Лопухова и Кирсанова и о котором расскажу здесь, служит живым доказательством, что нужна оговорка к рассуждениям Лопухова и Алексея Петровича о свойствах почвы, во втором сне Веры Павловны[см. 2-ой сон Веры Павловны ], оговорка нужна та, что какова бы ни была почва, а все-таки в ней могут попадаться хоть крошечные клочочки, на которых могут вырастать здоровые колосья. Генеалогия главных лиц моего рассказа: Веры Павловны Кирсанова и Лопухова не восходит, по правде говоря, дальше дедушек с бабушками, и разве с большими натяжками можно приставить сверху еще какую-нибудь прабабушку (прадедушка уже неизбежно покрыт мраком забвения, известно только, что он был муж прабабушки и что его звали Кирилом, потому что дедушка был Герасим Кирилыч). Рахметов был из фамилии, известной с XIII века, то есть одной из древнейших не только у нас, а и в целой Европе. В числе татарских темников, корпусных начальников, перерезанных в Твери вместе с их войском, по словам летописей, будто бы за намерение обратить народ в магометанство (намерение, которого они, наверное, и не имели), а по самому делу, просто за угнетение, находился Рахмет. Маленький сын этого Рахмета от жены русской, племянницы тверского дворского, то есть обер-гофмаршала и фельдмаршала, насильно взятой Рахметом, был пощажен для матери и перекрещен из Латыфа в Михаила. От этого Латыфа-Михаила Рахметовича пошли Рахметовы. Они в Твери были боярами, в Москве стали только окольничими, в Петербурге в прошлом веке бывали генерал-аншефами, - конечно, далеко не все: фамилия разветвилась очень многочисленная, так что генерал-аншефских чинов не достало бы на всех. Прапрадед нашего Рахметова был приятелем Ивана Ивановича Шувалова, который и восстановил его из опалы, постигнувшей было его за дружбу с Минихом. Прадед был сослуживцем Румянцева, дослужился до генерал-аншефства и убит был при Нови. Дед сопровождал Александра в Тильзит и пошел бы дальше всех, но рано потерял карьеру за дружбу с Сперанским. Отец служил без удачи и без падений, в 40 лет вышел в отставку генерал-лейтенантом и поселился в одном из своих поместий, разбросанных по верховью Медведицы. Поместья были, однако ж, не очень велики, всего душ тысячи две с половиною, а детей на деревенском досуге явилось много, человек 8; наш Рахметов был предпоследний, моложе его была одна сестра; потому наш Рахметов был уже человек не с богатым наследством: он получил около 400 душ да 7 000 десятин земли. Как он распорядился с душами и с 5 500 десятин земли, это не было известно никому, не было известно и то, что за собою оставил он 1 500 десятин, да не было известно и вообще то, что он помещик и что, отдавая в аренду оставленную за собою долю земли, он имеет все-таки еще до 3 000 р. дохода, этого никто не знал, пока он жил между нами. Это мы узнали после, а тогда полагали, конечно, что он одной фамилии с теми Рахметовыми, между которыми много богатых помещиков, у которых, у всех однофамильцев вместе, до 75 000 душ по верховьям Медведицы, Хопра, Суры и Цны, которые бессменно бывают уездными предводителями тех мест, и не тот так другой постоянно бывают губернскими предводителями то в той, то в другой из трех губерний, по которым текут их крепостные верховья рек. И знали мы, что наш знакомый Рахметов проживает в год рублей 400; для студента это было тогда очень немало, но для помещика из Рахметовых уже слишком мало; потому каждый из нас, мало заботившихся о подобных справках, положил про себя без справок, что наш Рахметов из какой-нибудь захиревшей и обеспоместившейся ветви Рахметовых, сын какого-нибудь советника казенной палаты, оставившего детям небольшой капиталец. Не интересоваться же в самом деле было нам этими вещами.

    Теперь ему было 22 года, а студентом он был с 16 лет; но почти на З года он покидал университет. Вышел из 2-го курса, поехал в поместье, распорядился, победив сопротивление опекуна, заслужив анафему от братьев и достигнув того, что мужья запретили его сестрам произносить его имя; потом скитался по России разными манерами: и сухим путем, и водою, и тем и другою по обыкновенному и по необыкновенному, - например, и пешком, и на расшивах, и на косных лодках, имел много приключений, которые все сам устраивал себе; между прочим, отвез двух человек в казанский, пятерых - в московский университет, - это были его стипендиаты, а в Петербург, где сам хотел жить, не привез никого, и потому никто из нас не знал, что у него не 400, а 3 000 р. дохода. Это стало известно только уже после, а тогда мы видели, что он долго пропадал, а за два года до той поры, как сидел он в кабинете Кирсанова за толкованием Ньютона на "Апокалипсис", возвратился в Петербург, поступил на филологический факультет, - прежде был на естественном, и только.

    Но если никому из петербургских знакомых Рахметова не были известны его родственные и денежные отношения, зато все, кто его знал, знали его под двумя прозвищами; одно из них уже попадалось в этом рассказе - "ригорист"; его он принимал с обыкновенною своею легкою улыбкою мрачноватого удовольствия. Но когда его называли Никитушкою или Ломовым, или по полному прозвищу Никитушкою Ломовым, он улыбался широко и сладко и имел на то справедливое основание, потому что не получил от природы, а приобрел твердостью воли право носить это славное между миллионами людей имя. Но оно гремит славою только на полосе в 100 верст шириною, идущей по восьми губерниям; читателям остальной России надобно объяснить, что это за имя, Никитушка Ломов, бурлак, ходивший по Волге лет 20-15 тому назад, был гигант геркулесовской силы; 15 вершков ростом, он был так широк в груди и в плечах, что весил 15 пудов, хотя был человек только плотный, а не толстый. Какой он был силы, об этом довольно сказать одно: он получал плату за 4 человек. Когда судно приставало к городу и он шел на рынок, по-волжскому на базар, по дальним переулкам раздавались крики парней; "Никитушка Ломов идет, Никитушка Ломов идет!" и все бежали да улицу, ведущую с пристани к базару, и толпа народа валила вслед за своим богатырем.

    Рахметов в 16 лет, когда приехал в Петербург, был с этой стороны обыкновенным юношею довольно высокого роста, довольно крепким, но далеко не замечательным по силе: из десяти встречных его сверстников, наверное, двое сладили бы с ним. Но на половине 17-го года он вздумал, что нужно приобрести физическое богатство, и начал работать над собою. Стал очень усердно заниматься гимнастикою; это хорошо, но ведь гимнастика только совершенствует материал, надо запасаться материалом, и вот на время, вдвое большее занятий гимнастикою, на несколько часов в день, он становится чернорабочим по работам, требующим силы: возил воду, таскал дрова, рубил дрова, пилил лес, тесал камни, копал землю, ковал железо; много работ он проходил и часто менял их, потому что от каждой новой работы, с каждой переменой получают новое развитие какие-нибудь мускулы. Он принял боксерскую диету: стал кормить себя - именно кормить себя - исключительно вещами, имеющими репутацию укреплять физическую силу, больше всего бифштексом, почти сырым, и с тех пор всегда жил так. Через год после начала этих занятий он отправился в свое странствование и тут имел еще больше удобства заниматься развитием физической силы: был пахарем, плотником, перевозчиком и работником всяких здоровых промыслов; раз даже прошел бурлаком всю Волгу, от Дубовки до Рыбинска. Сказать, что он хочет быть бурлаком, показалось бы хозяину судна и бурлакам верхом нелепости, и его не приняли бы; но он сел просто пассажиром, подружившись с артелью, стал помогать тянуть лямку и через неделю запрягся в нее как следует настоящему рабочему; скоро заметили, как он тянет, начали пробовать силу, - он перетягивал троих, даже четверых самых здоровых из своих товарищей; тогда ему было 20 лет, и товарищи его по лямке окрестили его Никитушкою Ломовым, по памяти героя, уже сошедшего тогда со сцены. На следующее лето он ехал на пароходе; один из простонародия, толпившегося на палубе, оказался его прошлогодним сослуживцем до лямке, а таким-то образом его спутники-студенты узнали, что его следует звать Никитушкою Ломовым. Действительно, он приобрел и не щадя времени поддерживал в себе непомерную силу. "Так нужно, - говорил он: - это дает уважение и любовь простых людей. Это полезно, может пригодиться".

    Это ему засело в голову с половины 17-го года, потому что с этого времени и вообще начала развиваться его особенность. 16 лет он приехал в Петербург обыкновенным, хорошим, кончившим курс гимназистом, обыкновенным добрым и честным юношею, и провел месяца три-четыре по-обыкновенному, как проводят начинающие студенты. Но стал он слышать, что есть между студентами особенно умные головы, которые думают не так, как другие, и узнал с пяток имен таких людей, - тогда их было еще мало. Они заинтересовали его, он стал искать знакомства с кем-нибудь из них; ему случилось сойтись с Кирсановым, и началось его перерождение в особенного человека, в будущего Никитушку Ломова и ригориста. Жадно слушал он Кирсанова в первый вечер, плакал, прерывал его слова восклицаниями проклятий тому, что должно погибнуть, благословений тому, что должно жить. - "С каких же книг мне начать читать?"

    Все это очень похоже на Рахметова, даже эти "нужно", запавшие в памяти рассказчика. Летами, голосом, чертами лица, насколько запомнил их рассказчик, проезжий тоже подходил к Рахметову; но рассказчик тогда не обратил особого внимания на своего спутника, который к тому же недолго и был его спутником, всего часа два: сел в вагон в каком-то городишке, вышел в какой-то деревне; потому рассказчик мог описывать его наружность лишь слишком общими выражениями, и полной достоверности тут нет: по всей вероятности, это был Рахметов, а впрочем, кто ж его знает? Может быть, и не он.

    Был еще слух, что молодой русский, бывший помещик, явился к величайшему из европейских мыслителей XIХ века, отцу новой философии , немцу, и сказал ему так: "у меня 30 000 талеров; мне нужно только 5 000; остальные я прошу взять у меня" (философ живет очень бедно). - "Зачем же?" - "На издание ваших сочинений". - Философ, натурально, не взял; но русский будто бы все-таки положил у банкира деньги на его имя и написал ему так: "Деньгами распоряжайтесь, как хотите, хоть, бросьте в воду, а мне их уже не можете возвратить, меня вы не отыщете", - и будто б эти деньги так и теперь лежат у банкира. Если этот слух справедлив, то нет никакого сомнения, что к философу являлся именно Рахметов.

    Так вот каков был господин, сидевший теперь в кабинете у Кирсанова.

    Да, особенный человек был этот господин, экземпляр очень редкой породы. И не за тем описывается много так подробно один экземпляр этой редкой породы, чтобы научить тебя, проницательный читатель, приличному (неизвестному тебе) обращению с людьми этой породы: тебе ни одного такого человека не видать; твои глаза, проницательный читатель, не так устроены, чтобы видеть таких людей; для тебя они невидимы; их видят только честные и смелые глаза; а для того тебе служит описание такого человека, чтобы ты хоть понаслышке знал какие люди есть на свете. К чему оно служит для читательниц и простых читателей, это они сами знают.

    Да, смешные это люди, как Рахметов, очень забавны. Это я для них самих говорю, что они смешны, говорю потому, что мне жалко их; это я для тех благородных людей говорю, которые очаровываются ими: не следуйте за ними, благородные люди, говорю я, потому что скуден личными радостями путь, на который они зовут вас: но благородные люди не слушают меня и говорят: нет, не скуден, очень богат, а хоть бы и был скуден в ином месте, так не длинно же оно, у нас достанет силы пройти это место, выйти на богатые радостью, бесконечные места. Так видишь ли, проницательный читатель, это я не для тебя, а для другой части публики говорю, что такие люди, как Рахметов, смешны. А тебе, проницательный читатель, я скажу, что это недурные люди; а то ведь ты, пожалуй, и не поймешь сам-то; да, недурные люди. Мало их, но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней - теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли.

    / «Что делать?»

    Роман начинается не с предисловия, а с рассказа, который призван вызвать интерес у читателя. Автор повествует нам о странном господине, остановившемся в одной из петербургских гостиниц. С утра его позвали, но он не открыл свой номер. Пришлось выломать дверь и выяснилось, что никакого постояльца там нет. Все недоумения местных жителей относительно пропажи господина разрешает полицейский. По его словам, ночью кто-то стрелял на Литейном мосту, а позже на том же месте была найдена простреленная фуражка того самого господина, который пропал из гостиницы. Решив, что это самоубийство, горожане делают вывод: загадочный постоялец просто дурак и не больше.

    II. Первое следствие дурацкого дела.

    В двенадцать часов того же дня некой молодой даме приходит послание непонятного содержания. Они читают его вместе с молодым человеком. Аноним пишет, что сходит со сцены, потому что любит их обоих. Под впечатлением женщина приходит к выводу, что кровь пославшего письмо и на ней и на её друге.

    III. Предисловие.

    Автор объясняется с читателями по поводу вышеописанной сцены. Он говорит, что специально рассказал её, чтобы вызвать нешуточный интерес, тем более, что романисты его времени прибегали к такой технике повествования довольно часто. Кроме того, писатель признается, что очень ценит свою публику за доброту и честность.

    Глава 1. Жизнь Веры Павловны в родительском семействе

    Рассказывается о семье Веры Павловны. Жили они в Петербурге, в многоэтажном доме на Гороховой. Отец Павел Константинович Розальский служил в департаменте. Мать звали Марией Алексеевной. Вера была не единственным ребенком в семье, у неё еще был брат Федя.

    Вера ходила в пансион, обучалась музыке и хорошо шила. Много лет мать не относилась к девушке с должным уважением, временами даже поддразнивала ее. Но примерно с 16 лет Веру решили выдать замуж, поэтому не жалели для нее самых дорогих нарядов.

    Наконец, на девушку стали обращать внимание. В числе первых был сын хозяев их дома на Гороховой, Михаил Иванович Сторешников. Чтобы свести молодых Мария Алексеевна взяла билеты в театр на оперу, где также должен был присутствовать и Сторешников. Но слишком шумная и официальная атмосфера быстро наскучила Верочке и поэтому она поспешно удалилась.

    В компании своих друзей Столешников пытается выдать Веру за свою любовницу, однако друзья явно сомневаются - мадмуазель Жюли вообще делает предположение, что Михаил хочет купить Веру Павловну.

    На следующий день, в дом к Розальским приходит Столешников. Вера намеренно говорит с Михаилом по французски, чтобы мать ничего не поняла. В разговоре она говорит Сторешникову, что знает о том, что он пытался выставить ее своим друзьям как любовницу. Вера просит молодого человека немедленно покинуть их дом и больше не оказывать ей никаких знаков внимания.

    Жюли приезжает к Вере, ей нужна учительница фортепиано для племянницы. В беседе с Розальской Жюли выдает Сторешникова: оказывается, он с друзьями заключал на Веру пари.

    Жюли пытается убедить Веру Павловну в том, что Михаил - хорошая для неё партия. Она уверена, что если Розальская выйдет замуж за Сторешникова это избавит девушку от постоянных упреков матери. В то же время Жюли говорит и с молодым человеком, объясняя, что жениться на девушке выгодно, даже несмотря на то, что она из не очень богатой семьи.

    Некоторое время спустя Сторешников приезжает к Розальским свататься. Однако, Вере неприятен молодой человек. Она считает его ненадежным, непорядочным, в какой то степени. Получая отказ, Михаил просит девушку подумать еще какое-то время.

    Глава 2. Первая любовь и законный брак

    Чтобы младший брат Веры Федя успешно поступил гимназию для него нанимают учителя - студента Лопухова. Во время занятий мальчик рассказывает ему о Вере и настойчивом Сторешникове.

    Дмитрий Лопухов учится в одном из петербургских военных госпиталей. Он не является бедным человеком, а, напротив, имеет возможность снимать квартиру вместе с другом. С 15 лет он дает уроки и преподаватели прочат ему неплохую карьеру.

    Мать Веры Павловны решает пригласить Лопухова на день рождения Веры. Розальская беседуют с Лопуховым, молодой студент обещает Вере помочь с ее нелегким положением, связанным с вынужденным браком, который ей навязывают родители. Сама для себя Вера неожиданно понимает, что влюбилась в Лопухова. Во время беседы они общаются довольно свободно и Вера даже чувствует, что знает студента всю свою жизнь.

    Мария Алексеевна подслушивает разговор Верочки и Лопухова. Студент объясняет девушке, что в жизни всегда выигрывает тот, у кого холодный нрав и рассудок. Иными словами, нужно во всем уметь видеть выгоду. Поэтому, Лопухов советует Вере выйти замуж за Михаила Сторешникова.

    Мать Веры понимает, что Лопухов не может плохо повлиять на ее дочь, однако молодые люди еще в тот момент знали, что за ними ведет слежку Мария Алексеевна и намеренно говорили о том, что могло бы польстить слуху неугомонной матери. Тем времени сосед Дмитрия по комнате Кирсанов помогает Вере устроиться гувернанткой.

    XII. Первый сон Верочки.

    Вера видит сон, в котором она оказывается загнанной в темный подвал. Но неожиданно дверь отворяется и девушка выходит и идет по полю. В какой то момент Верочка понимает, что у нее паралич. Через некоторое время к ней прикасается неизвестная особа и Вера выздоравливает. У девушки, вылечившей Веру, постоянно менялась внешность - главной героине во сне не могла понять, то ли это немка, то ли полячка, то ли англичанка... Затем незнакомка открывается Вере. Она говорит, что имя ей - любовь к людям. Вдруг во сне Вера Павловна перемещается в город и уже сама выпускает молодых девушек из подвала и лечит их от паралича.

    Стать гувернанткой у Розальской не получается. Женщина, у которой она должна была работать, узнает о воле родителей девушки и не хочет идти наперекор. Расстроенная Вера задумывается о самоубийстве.

    Вера и студент Лопухов решают связать свою жизнь узами брака. Девушка говорит молодому человеку о том, что ей хочется самой зарабатывать себе на жизнь, чтобы не стать для мужа обузой.

    Вера все-таки решается рассказать все матери. Гуляя по Гостиному двору в её компании, она говорит ей о своем венчании с Дмитрием, а затем открыто сбегает из дома.

    Венчание молодых состоится в церкви. Лопухов находит отдельную квартиру и именно там поселяется супружеская пара. Студент приезжает в дом к родителям невесты и объясняется с ними относительно побега Веры из дома.

    Глава 3. Замужество и вторая любовь

    Могло показаться, что брак Лопухова и Розальской - настоящая идиллия. Каждый занимался своим делом: Вера давала уроки, Дмитрий работал. Никто не в чем ни нуждался. Однако, взаимоотношения супругов стали уж слишком странными. Они были друг для друга не больше, чем брат и сестра, даже входили друг к другу по стуку.

    Розальская открывает швейную мастерскую. Давняя знакомая Жюли обеспечивает девушку клиентами. В главе дана сцена приезда Веры в родительский дом. Посредственные диалоги главной героини с матерью и отцом наводят её на мысль: а как она вообще могла жить в этом доме и полюбить что-то доброе?

    III. Второй сон…

    В очередной раз Вера видит символический сон: вновь она гуляет по полю. Но рядом уже не девушка, творящее добро, а её муж со своим другом. Лопухов рассказывает своему собеседнику, что есть два вида грязи: реальная и фантастическая. Первая дает урожай в виде колосьев, а вторая соответственно нет.

    Показано, как стремительно развивается мастерская Веры. За три года она нанимает все новых работниц и они населяют большую квартиру.

    Лопухов серьезно заболевает: у него воспаление легких. Друг студента Кирсанов приходит на помощь растерянной Вере и помогает ей, дежуря у постели больного, пока тот не выздоровел. За это время между Розальской и Кирсановым возникает взаимная симпатия, их тянет друг к другу все больше и больше. Друг Лопухова понимает, что надо бы остановиться, но ничего не может с собой поделать: его тянет к Вере все больше и больше.

    XIX. Третий cон…

    Снова Вера видит сон: он во многом объясняет происходящие с ней события. Ей открывается, что своего мужа она любит только за то, что он вывел ее из того самого подвала из первого сна. Он освободил ее, но теперь у Веры должна появиться потребность в тихой и нежной любви. Этого не может дать Лопухов.

    Дмитрий догадывается, что Вера любит Александра Кирсанова. Кроме того, он понимает, что в своей любви по отношению к жене стал бесплоден.

    XXII – XXVIII

    Вера Павловна пишет Лопухову записку о том, что любит Александра. Муж реагирует на это спокойно и на несколько дней уезжает в Рязане. Вернувшись в Петербург, он три недели жил дома как обычно. А затем поехал в Москву, а через три дня произошёл странный случай в московской гостинице…

    Записку от Лопухова Вере Павловне передает Рахметов. Там сказано, что Дмитрий решил добровольно сойти со сцены. Рахметов известен окружающим как сильный, прямолинейный человек. Автор считает, что именно на таких людях все вокруг держится

    Глава 4. Второе замужество.

    Из Берлина Вере Павловне приходит письмо якобы от очень хорошего друга Дмитрия. Из него девушка узнает, что ее муж давно замечал перемены в их взаимоотношениях. Анализируя свою жизнь, Лопухов понял, что они уже давно стали разными людьми и расставание- лучший выход из ситуации.

    В обратном письме Вера дает ответ, где говорит о том, что тоже анализировала свои поступки, семейную жизнь и сделала вывод, что отношения в треугольнике “Вера - Лопухов - Кирсанов” можно охарактеризовать с точки зрения разумного эгоизма. Такой образ жизнью стал частью самой Веры Павловны с течением времени.

    Вера выходит замуж за Кирсанова. Они обретают счастье, вместе читают книги, интеллектуально обогащаются. Вера решает заниматься медициной, чтобы быть равной мужу во всём.

    Медицина ещё больше объединяет супругов, Кирсанов выражает уверенность, что без поддержки жены не смог бы справиться со своими профессиональными обязанностями.

    XVI. Четвертый сон…

    Вере снится лес, красивые пейзажи. Её сопровождает женщина, которая показывает ей трех богинь, олицетворяющих женское начало: Астарту (рабыню), Афродиту (богиня наслаждения) и Невинность. Проводница говорит Вере, что настала её очередь быть богиней. Обществу нужен новый тип женщины, которая олицетворяет собой равноправие. Далее Вера видит во сне идиллический образ новой России, где труд приносит человеку удовлетворение и радость.

    Описание новой мастерской Веры, где трудится огромное количество подотчетных ей людей.

    Вера читает письмо от некой Полозовой. В нем выражено восхищение мастерской Розальской и ей самой.

    Глава 5. Новые лица и развязка

    Подробно описана история жизни Катерины Полозовой. Она многим обязана Кирсанову. Катя осталась без матери и ее воспитывал отец, владевший очень большим состоянием. Но к 60 годам он поссорился с нужными людьми и очень быстро прогорел и обнищал.

    Кирсанов познакомился с Полозовыми во время болезни Кати, в 16 лет она сильно похудела и слегла. Всему виной была любовь Кати к некому Соловцову. Этот тип сразу не понравился отцу Катерины. Но молодой человек продолжал слать девушке любовные послания.

    Полозов запрещал дочери жениться на Соловцове, однако болезнь не отступала и как сразу догадался Кирсанов была вызвана именно несчастной любовью. Доктор сказал, что болезнь неизлечима и Полозов тут же разрешил дочери выйти замуж за ухажера. Прожив совсем малое количество времени, молодые люди развелись.

    Полозов решает продать стеариновый завод и находит покупателя из Англии. Им становится Чарльз Бьюмонт.

    Долгие годы отец Бьюмонта работал в России, но потом перевез семью в Америку. А после смерть отца Чарльз решил вернуться в Петербург.

    Бьюмонт посещает дом Полозовых и Катя сообщает ему, что хотела бы заниматься каким-нибудь серьёзным делом. Чарльз рекомендует познакомиться с Верой Павловной Кирсановой.

    Полозов понимает, что Бьюмонт - неплохая партия для его дочери. Поэтому Катя и Чарльз проводят много времени вместе. В конечном итоге, Бьюмонт делает девушке предложение, сообщая при этом интересную для читателя подробность - он уже был женат здесь в России.

    Оказывается, Бьюмонт - это Лопухов. Он инсценировал самоубийство и уехал в Америку, но потом решил вернуться. Вера Павловна и Кирсанов с радостью встречают эту новость и принимают Катю с Дмитрием у себя в доме.

    Проходит два года. Мы видим даму в трауре, которая присутствует на веселых молодежных гуляниях.

    Глава 6. Перемена декораций

    Последняя глава состоит из недосказанностей автора, поэтому довольно трудно читается. Однако, Чернышевский продолжает транслировать образ загадочной дамы. Только теперь она не в трауре, а в ярко-красочных нарядах идёт в пассаж.



    vid_roll_width="300px" vid_roll_height="150px">

    Николай Чернышевский

    Что делать?


    Посвящается моему другу О. С. Ч.

    I
    Дурак

    Поутру 11 июля 1856 года прислуга одной из больших петербургских гостиниц у станции Московской железной дороги была в недоумении, отчасти даже в тревоге. Накануне, в девятом часу вечера, приехал господин с чемоданом, занял нумер, отдал для прописки свой паспорт, спросил себе чаю и котлетку, сказал, чтоб его не тревожили вечером, потому что он устал и хочет спать, но чтобы завтра непременно разбудили в восемь часов, потому что у него есть спешные дела, запер дверь нумера и, пошумев ножом и вилкою, пошумев чайным прибором, скоро притих, — видно, заснул. Пришло утро; в восемь часов слуга постучался к вчерашнему приезжему — приезжий не подает голоса; слуга постучался сильнее, очень сильно — приезжий все не откликается. Видно, крепко устал. Слуга подождал четверть часа, опять стал будить, опять не добудился. Стал советоваться с другими слугами, с буфетчиком. «Уж не случилось ли с ним чего?» — «Надо выломать двери». — «Нет, так не годится: дверь ломать надо с полициею». Решили попытаться будить еще раз, посильнее; если и тут не проснется, послать за полициею. Сделали последнюю пробу; не добудились; послали за полициею и теперь ждут, что увидят с нею. Часам к десяти утра пришел полицейский чиновник, постучался сам, велел слугам постучаться, — успех тот же, как и прежде. «Нечего делать, ломай дверь, ребята». Дверь выломали. Комната пуста. «Загляните-ка под кровать» — и под кроватью нет проезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, — на столе лежал лист бумаги, а на нем крупными буквами было написано: «Ухожу в 11 часов вечера и не возвращусь. Меня услышат на Литейном мосту, между 2 и 3 часами ночи. Подозрений ни на кого не иметь». — Так вот оно, штука-то теперь и понятна, а то никак не могли сообразить, — сказал полицейский чиновник. — Что же такое, Иван Афанасьевич? — спросил буфетчик. — Давайте чаю, расскажу. Рассказ полицейского чиновника долго служил предметом одушевленных пересказов и рассуждений в гостинице. История была вот какого рода. В половине третьего часа ночи, — а ночь была облачная, темная, — на середине Литейного моста сверкнул огонь, и послышался пистолетный выстрел. Бросились на выстрел караульные служители, сбежались малочисленные прохожие, — никого и ничего не было на том месте, где раздался выстрел. Значит, не застрелил, а застрелился. Нашлись охотники нырять, притащили через несколько времени багры, притащили даже какую-то рыбацкую сеть, ныряли, нащупывали, ловили, поймали полсотни больших щеп, но тела не нашли и не поймали. Да и как найти? — ночь темная. Оно в эти два часа уж на взморье, — поди, ищи там. Поэтому возникли прогрессисты, отвергнувшие прежнее предположение: «А может быть, и не было никакого тела? может быть, пьяный или просто озорник, подурачился, — выстрелил, да и убежал, — а то, пожалуй, тут же стоит в хлопочущей толпе да подсмеивается над тревогою, какую наделал». Но большинство, как всегда, когда рассуждает благоразумно, оказалось консервативно и защищало старое: «Какое подурачился — пустил себе пулю в лоб, да и все тут». Прогрессисты были побеждены. Но победившая партия, как всегда, разделилась тотчас после победы. Застрелился, так; но отчего? «Пьяный», — было мнение одних консерваторов; «промотался», — утверждали другие консерваторы. «Просто дурак», — сказал кто-то. На этом «просто дурак» сошлись все, даже и те, которые отвергали, что он застрелился. Действительно, пьяный ли, промотавшийся ли застрелился, или озорник, вовсе не застрелился, а только выкинул штуку, — все равно, глупая, дурацкая штука. На этом остановилось дело на мосту ночью. Поутру, в гостинице у Московской железной дороги, обнаружилось, что дурак не подурачился, а застрелился. Но остался в результате истории элемент, с которым были согласны и побежденные, именно, что если и не пошалил, а застрелился, то все-таки дурак. Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен был именно потому, что восторжествовали консерваторы: в самом деле, если бы только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности, было бы еще сомнительно, дурак ли, или только озорник. Но застрелился на мосту — кто же стреляется на мосту? как же это на мосту? зачем на мосту? глупо на мосту! — и потому, несомненно, дурак. Опять явилось у некоторых сомнение: застрелился на мосту; на мосту не стреляются, — следовательно, но застрелился. Но к вечеру прислуга гостиницы была позвана в часть смотреть вытащенную из воды простреленную фуражку, — все признали, что фуражка та самая, которая была на проезжем. Итак, несомненно застрелился, и дух отрицания и прогресса побежден окончательно. Все были согласны, что «дурак», — и вдруг все заговорили: на мосту — ловкая штука! Это, чтобы, значит, не мучиться долго, коли не удастся хорошо выстрелить, — умно рассудил! от всякой раны свалится в воду и захлебнется, прежде чем опомнится, — да, на мосту... умно! Теперь уж ровно ничего нельзя было разобрать, — и дурак, и умно.