Поэма конца (1924)

-------
| сайт collection
|-------
| Марина Ивановна Цветаева
| Поэма конца
-------

В небе, ржавее жести,
Перст столба.
Встал на означенном месте,
Как судьба.

– Без четверти. Исправен?
– Смерть не ждет.
Преувеличенно-плавен
Шляпы взлет.

В каждой реснице – вызов.
Рот сведен.
Преувеличенно-низок
Был поклон.

Сей поцелуй без звука:
Губ столбняк.
Так – государыням руку,
Мертвым – так...

Мчащийся простолюдин
Локтем – в бок.
Преувеличенно-нуден
Взвыл гудок.

Взвыл, – как собака, взвизгнул,
Длился, злясь.
(Преувеличенность жизни
В смертный час.)

То, что вчера – по пояс,
Вдруг – до звезд.
(Преувеличенно, то есть:
Во весь рост.)

Мысленно: милый, милый.
– Час? Седьмой.
В кинематограф, или?.. -
Взрыв – Домой!

Братство таборное, -
Вот куда вело!
Громом на голову,
Саблей наголо,

Всеми ужасами
Слов, которых ждем,
Домом рушащимся -
Слово: дом.
//-- * * * --//
Заблудшего баловня
Вопль: домой!
Дитя годовалое:
“Дай” и “мой”!

Мой брат по беспутству,
Мой зноб и зной,
Так из дому рвутся,
Как ты – домой!
//-- * * * --//
Конем, рванувшим коновязь -
Ввысь! – и веревка в прах.
– Но никакого дома ведь!
– Есть, – в десяти шагах:

Дом на горе. – Не выше ли?
– Дом на верху горы.
Окно под самой крышею.
– “Не oт одной зари

Горящее?” Так сызнова
Жизнь? – Простота поэм!
Дом, это значит: из дому
В ночь.
(О, кому повем

Печаль мою, беду мою,
Жуть, зеленее льда?..)
– Вы слишком много думали.

-
Задумчивое: – Да.

И – набережная. Воды
Держусь, как толщи плотной.
Семирамидины сады
Висячие – так вот вы!

Воды (стальная полоса
Мертвецкого оттенка)
Держусь, как нотного листка -
Певица, края стенки -

Слепец... Обратно не отдашь?
Нет? Наклонюсь – услышишь?
Всеутолительницы жажд
Держусь, как края крыши

Лунатик...
Но не от реки
Дрожь, – рождена наядой!
Реки держаться, как руки,
Когда любимый рядом -

И верен...
Мертвые верны.
Да, но не всем в каморке...
Смерть с левой, с правой стороны -
Ты. Правый бок как мертвый.

Разительного света сноп.
Смех, как грошовый бубен.
– Нам с вами нужно бы...
(Озноб)
– Мы мужественны будем?

Тумана белокурого
Волна – воланом газовым.
Надышано, накурено,
А главное – насказано!

Чем пахнет? Спешкой крайнею,
Потачкой и грешком:
Коммерческими тайнами
И бальным порошком.

Холостяки семейные
В перстнях, юнцы маститые...
Нашучено, насмеяно,
А главное – насчитано!
И крупными, и мелкими,
И рыльцем, и пушком.
...Коммерческими сделками
И бальным порошком.

(Вполоборота: это вот -
Наш дом? – Не я хозяйкою!)
Один – над книжкой чековой,
Другой – над ручкой лайковой,
А тот – над ножкой лыковой
Работает тишком.
...Коммерческими браками
И бальным порошком.

Серебряной зазубриной
В окне – звезда мальтийская!
Наласкано, налюблено,
А главное – натискано!
Нащипано... (Вчерашняя
Снедь – не взыщи: с душком!)
...Коммерческими шашнями
И бальным порошком.

Цепь чересчур короткая?
Зато не сталь, а платина!
Тройными подбородками
Тряся, тельцы – телятину
Жуют. Над шейкой сахарной
Черт – газовым рожком.
...Коммерческими крахами
И неким порошком -
Бертольда Шварца...
Даровит
Был – и заступник людям.
– Нам с вами нужно говорить.
Мы мужественны будем?

Движение губ ловлю.
И знаю – не скажет первым.
– Не любите? – Нет, люблю.
– Не любите! – Но истерзан,
Но выпит, но изведен.
(Орлом озирая местность):
– Помилуйте, это– дом?
– Дом – в сердце моем. – Словесность!

Любовь – это плоть и кровь.
Цвет, собственной кровью полит.
Вы думаете, любовь -
Беседовать через столик?

Часочек – и по домам?
Как те господа и дамы?
Любовь, это значит...
– Храм?
Дитя, замените шрамом

На шраме! – Под взглядом слуг
И бражников? (Я, без звука:
“Любовь – это значит лук
Натянутый – лук: разлука”.)

– Любовь, это значит – связь.
Всё врозь у нас: рты и жизни.
(Просила ж тебя: не сглазь!
В тот час, в сокровенный, ближний,

Тот час на верху горы
И страсти. Memento – паром:
Любовь – это все дары
В костер, – и всегда – задаром!)

Рта раковинная щель
Бледна. Не усмешка – опись.
– И прежде всего одна
Постель.
– Вы хотели: пропасть

Сказать? – Барабанный бой
Перстов. – Не горами двигать!
Любовь, это значит...
– Мой.
Я вас понимаю. Вывод?
//-- * * * --//
Перстов барабанный бой
Растет. (Эшафот и площадь.)
– Уедем. – А я: умрем,
Надеялась. Это проще!

Достаточно дешевизн:
Рифм, рельс, номеров, вокзалов...
– Любовь, это значит: жизнь.
– Нет, иначе называлось

У древних...
– Итак? -
Лоскут
Платка в кулаке, как рыба.
– Так едемте? – Ваш маршрут?
Яд, рельсы, свинец – на выбор!

Смерть – и никаких устройств!
– Жизнь! – Как полководец римский,
Орлом озирая войск
Остаток.
– Тогда простимся.

– Я этого не хотел.
Не этого. (Молча: слушай!
Хотеть – это дело тел,
А мы друг для друга – души

Отныне...) – И не сказал.
(Да, в час, когда поезд подан,
Вы женщинам, как бокал,
Печальную честь ухода

Вручаете...) – Может, бред?
Ослышался? (Лжец учтивый,
Любовнице как букет.
Кровавую честь разрыва

Вручающий...) – Внятно: слог
За слогом, итак – простимся,
Сказали вы? (Как платок,
В час сладостного бесчинства.

Уроненный...) – Битвы сей
Вы – Цезарь. (О, выпад наглый!
Противнику – как трофей,
Им отданную же шпагу

Вручать!) – Продолжает. (Звон
В ушах...) – Преклоняюсь дважды:
Впервые опережен
В разрыве. – Вы это каждой?

Не опровергайте! Месть,
Достойная Ловеласа.
Жест, делающий вам честь,
А мне разводящий мясо

От кости. – Смешок. Сквозь смех -
Смерть. Жест. (Никаких хотений.
Хотеть, это дело – тex,
А мы друг для друга – тени

Отныне...) Последний гвоздь
Вбит. Винт, ибо гроб свинцовый.
– Последнейшая из просьб.
– Прошу. – Никогда ни слова

О нас... Никому из... ну...
Последующих. (С носилок
Так раненые – в весну!)
– О том же и вас просила б.

Колечко на память дать?
– Нет. – Взгляд, широко-разверстый,
Отсутствует. (Как печать
На сердце твое, как перстень

На руку твою... Без сцен!
Съем.) Вкрадчивее и тише:
– Но книгу тебе? – Как всем?
Нет, вовсе их не пишите,

Книг...
//-- * * * --//
Значит, не надо.
Значит, не надо.
Плакать не надо.

В наших бродячих
Братствах рыбачьих
Пляшут – не плачут.

Пьют, а не плачут.
Кровью горячей
Платят – не плачут.

Жемчуг в стакане
Плавят – и миром
Правят – не плачут.

– Так я ухожу? – Насквозь
Гляжу. Арлекин, за верность,
Пьеретте своей – как кость
Презреннейшее из первенств

Бросающий: честь конца,
Жест занавеса. Реченье
Последнее. Дюйм свинца
В грудь: лучше бы, горячей бы

И – чище бы...
Зубы
Втиснула в губы.
Плакать не буду.

Самую крепость -
В самую мякоть.
Только не плакать.

В братствах бродячих
Мрут, а не плачут,
Жгут, а не плачут.

В пепел и в песню
Мертвого прячут
В братствах бродячих.

– Так первая? Первый ход?
Как в шахматы, значит? Впрочем,
Ведь даже на эшафот
Нас первыми просят...
– Срочно

Прошу, не глядите! – Взгляд. -
(Вот-вот уже хлынут градом!
Ну как их загнать назад
В глаза?!) – Говорю, не надо

Глядеть!!!

Внятно и громко,
Взгляд в вышину:
– Милый, уйдемте,
Плакать начну!
//-- * * * --//
Забыла! Среди копилок
Живых (коммерсантов – тож!)
Белокурый сверкнул затылок:
Маис, кукуруза, рожь!

Все заповеди Синая
Смывая – менады мех! -
Голконда волосяная,
Сокровищница утех -

(Для всех!) Не напрасно копит
Природа, не сплошь скупа!
Из сих белокурых тропик,
Охотники, – где тропа

Назад? Наготою грубой
Дразня и слепя до слез,
Сплошным золотым прелюбом
Смеющимся пролилось.

– Не правда ли? – Льнущий, мнущий
Взгляд. В каждой реснице – зуд.
– И главное – эта гуща!
Жест, скручивающий в жгут.

О, рвущий уже одежды -
Жест! Проще, чем пить и есть -
Усмешка! (Тебе надежда,
Увы, на спасенье есть!)

И – сестрински или братски?
Союзнически: союз!
– Не похоронив – смеяться!
(И похоронив – смеюсь.)

И – набережная. Последняя.
Всё. Порознь и без руки,
Чурающимися соседями
Бредем. Со стороны реки -

Плач. Падающую соленую
Ртуть слизываю без забот:
Луны огромной Соломоновой
Слезам не выслал небосвод.

Столб. Отчего бы лбом не стукнуться
В кровь? Вдребезги бы, а не в кровь!
Страшащимися сопреступниками
Бредем. (Убитое – Любовь.)

Брось! Разве это двое любящих?
В ночь? Порознь? С другими спать?
– Вы понимаете, что будущее -
Там? – Запрокидываюсь вспять.

– Спать! – Новобрачными по коврику...
– Спать! – Все не попадаем в шаг,
В такт. Жалобно: – Возьмите под руку!
Не каторжники, чтобы так!..

Ток. (Точно мне душою– на руку
Лег! – На руку рукою.) Ток
Бьет, проводами лихорадочными
Рвет, – на душу рукою лег!

Льнет. Радужное всё! Что радужнее
Слез? Занавесом, чаще бус,
Дождь. – Я таких не знаю набережных
Кончающихся. – Мост, и:
– Ну-с?

Здесь? (Дроги поданы.)
Спо – койных глаз
Взлет. – Можно до дому?
В по – следний раз!

По – следний мост.
(Руки не отдам, не выну!)
Последний мост,
Последняя мостовина.

Во – да и твердь.
Выкладываю монеты.
День – га за смерть,
Харонова мзда за Лету.

Мо – неты тень
В руке теневой. Без звука
Мо – неты те.
Итак, в теневую руку -

Мо – неты тень.
Без отсвета и без звяка.
Мо – неты – тем.
С умерших довольно маков.

Мост.
//-- * * * --//
Бла – гая часть
Любовников без надежды:
Мост, ты – как страсть:
Условность: сплошное между.

Гнезжусь: тепло,
Ребро – потому и льну так.
Ни до, ни по:
Прозрения промежуток!

Ни рук, ни ног.
Всей костью и всем упором:
Жив только бок,
О смежный теснюсь которым.

Вся жизнь – в боку!
Он – ухо и он же – эхо,
Желтком к белку
Леплюсь, самоедом к меху

Теснюсь, леплюсь,
Мощусь. Близнецы Сиама,
Что – ваш союз?
Та женщина – помнишь: мамой

Звал? – всё и вся
Забыв, в торжестве недвижном
Те – бя нося,
Тебя не держала ближе.

Пойми! Сжились!
Сбылись! На груди баюкал!
Не – брошусь вниз!
Нырять – отпускать бы руку

При – шлось. И жмусь,
И жмусь... И неотторжима.
Мост, ты не муж:
Любовник – сплошное мимо!

Мост, ты за нас!
Мы реку телами кормим!
Плю – щом впилась,
Клещом – вырывайте с корнем!

Как плюш! как клещ!
Безбожно! Бесчеловечно!
Бро – сать, как вещь,
Меня, ни единой вещи

Не чтившей в сём
Вещественном мире дутом!
Скажи, что сон!
Что ночь, а за ночью – утро,

Эк – спресс и Рим!
Гренада? Сама не знаю,
Смахнув перин
Монбланы и Гималаи.

Про – гал глубок:
Последнею кровью грею.
Про – слушай бок!
Ведь это куда вернее

Сти – хов... Прогрет
Ведь? Завтра к кому наймешься?
Cкa – жи, что бред!
Что нет и не будет мосту

Кон – ца...
– Конец.
//-- * * * --//
– Здесь? – Детский, божеский
Жест. – Ну-с? – Впилась.
– Е – ще немножечко:
В последний раз!

Корпусами фабричными, зычными
И отзывчивыми на зов...
Сокровенную, подъязычную
Тайну жен от мужей, и вдов

От друзей – тебе, подноготную
Тайну Евы от древа – вот:
Я не более чем животное,
Кем-то раненное в живот.

Жжет... Как будто бы душу сдернули
С кожей! Паром в дыру ушла
Пресловутая ересь вздорная,
Именуемая душа.

Христианская немочь бледная!
Пар! Припарками обложить!
Да ее никогда и не было!
Было тело, хотело жить,

Жить не хочет.
//-- * * * --//
Прости меня! Не хотела!
Вопль вспоротого нутра!
Так смертники ждут расстрела
В четвертом часу утра

За шахматами... Усмешкой
Дразня коридорный глаз.
Ведь шахматные же пешки!
И кто-то играет в нас.

Кто? Боги благие? Воры?
Во весь окоем глазка -
Глаз. Красного коридора
Лязг. Вскинутая доска.

Махорочная затяжка.
Сплёв, пожили значит, сплёв.
...По сим тротуарам в шашку
Прямая дорога: в ров

И в кровь. Потайное око:
Луны слуховой глазок...
.....................……………
И покосившись сбоку:
– Как ты уже далек!

Совместный и сплоченный
Вздрог. – Наша молочная!

Наш остров, наш храм,
Где мы по утрам -

Сброд! Пара минутная! -
Справляли заутреню.

Базаром и закисью,
Сквозь-сном и весной...
Здесь кофе был пакостный, -
Совсем овсяной!

(Овсом своенравие
Гасить в рысаках!)
Отнюдь не Аравией -
Аркадией пах

Тот кофе...

Но как улыбалась нам,
Рядком усадив,
Бывалой и жалостной, -
Любовниц седых

Улыбкою бережной:
Увянешь! Живи!
Безумью, безденежью,
Зевку и любви, -

А главное – юности!
Смешку – без причин,
Усмешке – без умысла,
Лицу – без морщин, -

О, главное – юности!
Страстям не по климату!
Откуда-то дунувшей,
Откуда-то хлынувшей

В молочную тусклую:
– Бурнус и Тунис! -
Надеждам и мускулам
Под ветхостью риз...

(Дружочек, не жалуюсь:
Рубец на рубце!)
О, как провожала нас
Хозяйка в чепце

Голландского глаженья...
//-- * * * --//
Не довспомнивши, не допонявши,
Точно с праздника уведены...
– Наша улица! – Уже не наша... -
– Сколько раз по ней... – Уже не мы... -

– Завтра с западу встанет солнце!
– С Иеговой порвет Давид!
– Что мы делаем? – Расстаемся.

Цветаева Марина

Поэма конца

Марина Цветаева

Поэма конца (1924)

В небе, ржавее жести, Перст столба. Встал на назначенном месте, Как судьба.

Без четверти. Исправен? - Смерть не ждет. Преувеличенно низок Шляпы взлет.

В каждой реснице - вызов. Рот сведен. Преувеличенно низок Был поклон.

Небо дурных предвестий: Ржавь и жесть. Ждал на обычном месте. Время: шесть.

Сей поцелуй без звука: Губ столбняк. Так государыням руку, Мертвым - так...

Мчащийся простолюдин Локтем - в бок. Преувеличенно нуден Взвыл гудок.

Взвыл, как собака взвизгнул, Длился, злясь. (Преувеличенность жизни В смертный час.)

То, что вчера - по пояс, Вдруг - до звезд. (Преувеличенно, то есть: Во весь - рост.)

Мысленно: милый, милый. - Час? Седьмой. В кинематограф, или? Взрыв: "домой!"

Братство таборное, Вот куда вело! Громом на голову, Саблей наголо!

Всеми ужасами Слов, которых ждем, Домом рушащимся Слово: дом.

Заблудшего баловня Вопль: домой1 Дитя годовалое: "Дай" и "мой"!

Мой брат по беспутству, Мой зноб и зной, Так из дому рвутся, Как ты - домой!

Конем, рванувшим коновязь Ввысь - и веревка в прах. - Но никакого дома ведь! - Есть, в десяти шагах:

Дом на горе. - Не выше ли? - Дом на верху горы. Окно под самой крышею. - "Не от одной зари

Горящее?" - Так сызнова Жизнь? - простота поэм! Дом, это значит: из дому В ночь. (О, кому повем

Печаль мою, беду мою, Жуть, зеленее льда?..) - Вы слишком много думали. Задумчивое: - Да.

И - набережная. Воды Держусь, как толщи плотной. Семирамидины сады Висячие - так вот вы!

Воды - стальная полоса Мертвецкого оттенка Держусь, как нотного листа Певица, края стенки

Слепец... Обратно не отдашь? Нет? Наклонюсь - услышишь? Всеутолительницы жажд Держусь, как края крыши

Лунатик... Но не от реки Дрожь - рождена наядой! Руки держаться, как руки, Когда любимый рядом

И верен... Мертвые верны. Да, но не всем в каморке... Смерть с левой, с правой стороны Ты. Правый бок, как мертвый.

Разительного света сноп. Смех, как грошовый бубен. "Нам с вами нужно бы..." (Озноб.) ..."Мы мужественны будем?"

Тумана белокурого Волна - воланом газовым. Надышано, накурено, А главное - насказано! Чем пахнет? Спешкой крайнею, Потачкой и грешком: Коммерческими тайнами И бальным порошком.

Холостяки семейные В перстнях, юнцы маститые... Нащучено, насмеяно, А главное - начитано! И крупными, и мелкими, И рыльцем, и пушком. ...Коммерческими сделками И бальным порошком.

Серебряной зазубриной В окне - звезда мальтийская! Наласкано, налюблено, А главное - натискано! Нащипано...(Вчерашняя Снедь - не взыщи: с душком!) ...Коммерческими шашнями И бальным порошком.

Цепь чересчур короткая? Зато не сталь, а платина! Тройными подбородками Тряся, тельцы - телятину Жуют. Над шейкой сахарной Черт - газовым рожком. ...Коммерческими крахами И неким порошком Бертольда Шварца.... Даровит Был - и заступник людям. - На с вами нужно говорить. Мы мужественны будем?

Движение губ ловлю. И знаю - не скажет первым. - Не любите? - Нет, люблю. - Не любите? - но истерзан,

Но выпит, но изведен. (Орлом озирая местность): -Помилуйте, это - дом? - Дом в сердце моем. - Словесность!

Любовь, это плоть и кровь. Цвет, собственной кровью полит. Вы думаете - любовь Беседовать через столик?

Часочек - и по домам? Как те господа и дамы? Любовь, это значит... - Храм? Дитя, замените шрамом

На шраме! - Под взглядом слуг И бражников? (Я, без звука: "Любовь, это значит лук Натянутый лук: разлука".)

Любовь, это значит - связь. Все врозь у нас: рты и жизни. (Просила ж тебя: не сглазь! В тот час, сокровенный, ближний,

Тот час на верху горы И страсти. memento - паром: Любовь - это все дары В костер - и всегда задаром!)

Рта раковинная щель Бледна. Не усмешка - опись. - И прежде всего одна Постель. - Вы хотели пропасть

Сказать? - Барабанный бой Перстов. - Не горами двигать! Любовь, это значит... - Мой. Я вас понимаю. Вывод?

перстов барабанный бой Растет. (Эшафот и площадь.) -Уедем. - А я: умрем, Надеялась. Это проще.

Достаточно дешевизн: Рифм, рельс, номеров, вокзалов... -Любовь, это значит: жизнь. - Нет, иначе называлось

У древних... - Итак? Лоскут

Платка в кулаке, как рыба. - Так едемте? - Ваш маршрут? Яд, рельсы, свинец - на выбор!

Смерть - и никаких устройств! - Жизнь! - полководец римский, Орлом озирая войск Остаток. - Тогда простимся.

Я этого не хотел. Не этого. (Молча: слушай! Хотеть, это дело тел, А мы друг для друга - души

Отныне...) - И не сказал. (Да, в час, когда поезд подан, Вы женщинам, как бокал, Печальную честь ухода

Вручаете...) - Может, бред? Ослышался? (Лжец учтивый, Любовнице, как букет Кровавую честь разрыва

Вручающий...) - Внятно: слог За слогом, итак - простимся, Сказали вы? (Как платок В час сладостного бесчинства

Уроненный...) - Битвы сей Вы цезарь. (О, выпад наглый! Противнику - как трофей, Им отданную же шпагу

Вручать!) - Продолжает. (Звон В ушах...) - Преклоняюсь дважды: Впервые опережен В разрыве. - Вы это каждой?

Не опровергайте! Месть, Достойная Ловеласа. Жест, делающий вам честь, А мне разводящий мясо

От кости. - Смешок. Сквозь смех Смерть. Жест (Никаких хотений Хотеть - это дело тех, А мы друг для друга - тени

Отныне...) Последний гвоздь Вбит. Винт, ибо гроб свинцовый. - Последнейшая из просьб. - Прошу. - Никогда ни слова

О нас...никому из...ну... Последующих. (С носилок Так раненые - в весну!) - О том же и вас просила б.

Колечко на память дать? - Нет. - Взгляд, широко разверстый Отсутствует. (Как печать На сердце твое, как пестень

На руку твою...Без сцен! Съем.) Вкрадчивое и тише: - Но книгу тебе? - Как всем? - Нет, вовсе их не пишите.

Значит, не надо. Значит, не надо. Плакать не надо.

В наших бродячих Братствах рыбачьих Пляшут - не плачут.

Пьют, а не плачут. Кровью горячей Платят - не плачут.

Жемчуг в стакане Плавят - и миром Правят - не плачут.

Так я ухожу? - Насквозь Гляжу. Арлекин, за верность, Пьеретте своей - как кость Презреннейшее из первенств

Бросающий: честь конца, Жест занавеса. Реченье Последнее. Дюйм свинца В грудь: лучше бы, горячей бы

И - чище бы... Зубы Втиснула в губы. Плакать не буду.

В этом году исполняется 125 лет со дня рождения великой русской поэтессы

Поэт, о каких бы «свинцовых мерзостях этого мира» он не писал, всегда имеет в виду мир прекрасный, к которому стремится любой человек на Земле, всегда имеет в виду «рай», «золотой век» и в душе ведёт себя так, будто этот век уже наступил. Вступая в противоречие с реальностью, душа его каждый раз подвергается бомбардировке, от которой нет защиты. Жизнь Марины Цветаевой, с ее гениальностью и творческой обособленностью, – тому подтверждение.

Марина Цветаева – одна из самых неоднозначных фигур в русской поэзии. Исследователи ее стихотворного наследия отмечают «романтический максимализм, неприятие повседневного бытия, обреченность, мотивы одиночества». Но откуда появились эти неприятие, одиночество и обречённость? Почему Цветаевой приходилось строить свой собственный мир, который то трещал по швам от соприкосновения с всеобщим, то кренился в разные стороны, то сбрасывал с бортов не сумевших понять её и в конце концов, рухнул, придавленный собой, оставив поэтический мираж, которым мы наслаждаемся по сей день.

…Отец Марины Цветаевой, тайный советник, профессор истории искусства, филолог и искусствовед, член-корреспондент Петербургской Академии наук (именно он основал музей имени Александра III, ныне Музей изобразительных искусств имени Пушкина) был полностью погружён в свой мир. Специалиста в области античной истории, эпиграфики и искусства мало интересовало воспитание дочерей. Девочки выросли самостоятельными, достаточно рано начали всем интересоваться. Мать Марины, Мария Александровна Мейн, была пианисткой, училась у великого Рубинштейна. Но ей пришлось отказаться от концертной деятельности. Она была второй женой Ивана Владимировича, имела предков-поляков, что позднее позволяло Марине Цветаевой в нескольких стихотворениях символически отождествлять себя с Мариной Мнишек, женой самозванца Смутного времени Лжедмитрия. В то же время день рождения поэтессы приходится на православный праздник памяти апостола Иоанна Богослова. Это обстоятельство она тоже неоднократно отразит в своих произведениях.

От первого счастливого брака с рано умершей Варварой Дмитриевной Иловайской, дочерью знаменитого русского историка, Иван Цветаев имел двоих детей – Валерию и Андрея. От Марии Мейн у него кроме Марины была и вторая дочь, Анастасия, родившаяся на два года позже. Между четырьмя детьми одного отца часто происходили ссоры. Отношения между матерью Марины и детьми Варвары были натянутыми, а Иван Цветаев был слишком занят своей работой – «величие» и «значимость деятельности» затмевали семейный быт.

Мать страстно хотела, чтобы старшая дочь, став пианисткой, исполнила её собственную неосуществлённую мечту. Но музыка уже и так жила в душе Марины, поэтическое слово ждало её благотворного влияния. Анастасия Цветаева вспоминала, что постоянным ощущением с первых лет жизни у них с сестрой была страсть к слову.

«Звук слов, до краев наполненный их смыслом, доставлял совершенно вещественную радость. Только начав говорить – и почти сразу на трех языках, мы оказались – хочешь, не хочешь – в таком сообществе, как попавший по сказке в горную пещеру к драгоценным камням, которые стерегли гномы. Драгоценное существование слова, как источника сверкания, будило в нас такой отзвук, который уже в шесть-семь лет был мукой и счастьем владычества». – Писала она.

В дневнике матери Марины есть такая запись: «Четырехлетняя моя Маруся ходит вокруг меня и все складывает слова в рифмы, может быть, будет поэт?».

Детские годы Цветаевой прошли в Москве и в Тарусе. На стрелке Тарусы и Оки она провела свои самые счастливые годы и впоследствии говорила, что именно здесь хотела бы найти место упокоения.

В 12 лет Марину отправили в школу-интернат в Лозанне. Во время своих путешествий она изучила итальянский, французский и немецкий. Через два года девочка поступила пансионеркой в четвёртый класс женской гимназии им. В. П. фон Дервиз, из которой через полгода была исключена за свободомыслие и дерзость. Не прижилась она и в гимназии Алфёровой. Однако вскоре поступила в шестой класс частной женской гимназии, которую и окончила через два года. Далее она продолжила обучение в пансионе Фрайбурга в Германии. Языки давались ей легко, и в дальнейшем она часто зарабатывала именно переводами, так как творчество никогда не приносило таких доходов.

В семнадцать лет Марина рванула в Париж, чтобы записаться на курс по старофранцузской литературе, однако окончить его у неё не получается – слишком многое надо успеть понять и испытать, слишком многое расцветает и сгорает в её душе, не успев родиться...

Свой первый сборник «Вечерний альбом» Марина опубликовала на собственные средства уже в 1910 году.

Сборник посвящён памяти Марии Башкирцевой, что подчёркивает его «дневниковую» направленность. Творчество Марины привлекло к себе внимание знаменитых поэтов. Максимилиан Волошин раньше прочих заметил её гимназические опыты, поэтесса неоднократно гостила в его доме в Коктебеле.

Николай Гумилёв в своих «Письмах о русской поэзии» отмечал: «Марина Цветаева внутренне талантлива, внутренне своеобразна… здесь инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии… Первая книга Марины Цветаевой заставила поверить в нее, и может быть, больше всего – своей неподдельной детскостью, так мило-наивно не осознающей своего отличия от зрелости».

В тот же год Цветаева написала свою первую критическую статью «Волшебство в стихах Брюсова». Гораздо холоднее оценил творчество Марины адресат статьи. По словам Анастасии, у ее сестры были все основания недолюбливать его. В прессе Брюсов отозвался о Цветаевой вяло. На поучающий отзыв мэтра о «Вечернем альбоме» Марина отвечала:

Улыбнись в мое окно,
Иль к шутам меня причисли,
Не изменишь все равно!
«Острых чувств» и «нужных мыслей»
Мне от Бога не дано.
Нужно петь, что все темно,
Что над миром сны нависли…
– Так теперь заведено, -
Этих чувств и этих мыслей
Мне от Бога не дано!

Поэтесса так и не примкнула ни к одному из многочисленных литературных течений. Забегая вперед, приведем строки из её письма, подтверждающие это: «…Меня всю жизнь укоряют в безыдейности, а советская критика даже в беспочвенности. Первый укор принимаю: ибо у меня взамен мировоззрения – ощущение. Беспочвенность? Если иметь в виду землю, почву, родину – на это отвечают мои книги. Если же класс, и, если хотите, даже пол – да, не принадлежу ни к какому классу, ни к какой партии, ни к какой литературной группе никогда. Помню даже афишу такую на заборах Москвы 1920 года. Вечер всех поэтов. Акмеисты – такие-то, нео-акмеисты – такие-то, имажинисты – такие-то, исты – исты – исты – и в самом конце, под пустотой: -и– Марина Цветаева (вроде как – голая!). Так было, так будет…»

Цветаева очень современна. Её оригинальность одновременно и органична, и находится на пределе чувствования, почти за гранью, за которой дыхание времени сплетается с фантасмагорическими грёзами. Молодость не держала ее за руку. Время надежд и сияющей перспективы заставляли смотреть на мир широко открытыми, сияющими глазами.

За «Вечерним альбомом» двумя годами позже последовал второй сборник - «Волшебный фонарь».

После знакомства с Брюсовым и поэтом Эллисом (настоящее имя Лев Кобылинский) Цветаева кружится у студий при издательстве «Мусагет», активно участвует в литературной жизни.

Бытовая сторона жизни служила для Цветаевой в лучшем случае дополнением к стихам, в худшем – досадным недоразумением, от которого стоит поскорее отмахнуться.

В 1912 году Марина Ивановна влюбляется и выходит замуж за Сергея Эфрона, ставшего для нее верным спутником жизни и самым близким другом. В том же году была издана вторая книга стихов Цветаевой «Волшебный фонарь» и родилась дочь Ариадна.

В 1917 году у неё появляется дочь Ирина. За свою старшую дочь Ариадну Цветаева переживала, а к младшей потеряла интерес почти сразу после ее рождения. Ей казалось, что девочка отстает в умственном развитии, и мать почти с ней не занималась, а когда уходила на всевозможные поэтические вечера, просто привязывала ее к ножке кровати, чтобы та чего-нибудь не натворила. Многие современники осуждают её, но масштаб Марины как поэтессы не предполагает «микроскопии». Здесь нет места нравственной оценке, есть данность. Её предтечами – культура Ойкумены, её истинными «детьми» – выстраданные стихи.

В её записках: «Не люблю (не моя стихия) детей, простонародья (солдатик на Казанском вокзале!), пластических искусств, деревенской жизни, семьи». «Моя стихия – всё, встающее от музыки. А от музыки не встают ни дети, ни простонародье, ни пласт искусства, ни деревенская жизнь, ни семья».

«Чтобы дочери не знали голода», Марина 14/27 ноября 1919 года отдает их в Кунцевский приют. Но в то время по миру ходил страшный грипп с пятой частью летального исхода – «испанка». Она заразила треть населения планеты, и советская Россия не была исключением. В приюте Аля заболела – мать забрала и выхаживала дома. А Ирина осталась там навсегда. Она умирает от голода. Цветаева сильно переживает эту вечную разлуку, говорит, «Бог наказал меня». Её мятущаяся душа на грани истерики.

В 1915-м Эфрон уходит на Первую Мировую, позже вступает в Белую гвардию, в рядах которой сражается вплоть до окончания военных действий. С мужем Марине Цветаевой случайно довелось увидеться в 1917 году в Москве, после чего его следы снова затеряются на фронтах. В последний раз перед четырехлетней разлукой они встретились в январе 1918-го.

Несмотря на тяжелейшее время революции и Гражданской, Цветаева продолжает выступать на поэтических вечерах. И хотя нарождающемуся «рабоче-крестьянскому гегемону» чужда мифологическая эстетика, декадентская прослойка слушателей принимает выступления на «ура».

Находила Цветаева силы и на новые романтические увлечения. После разрыва с Софьей Парнок у нее роман с Мандельштамом. В разное время внимание поэтессы привлекали актер Юрий Завадский, Борис Пастернак и князь С. М. Волконский.

В мае 1922 года Цветаевой с дочерью Ариадной разрешили уехать за границу. В Чехии у нее родился сын Георгий, после чего вся семья переехала в Париж. Впрочем, в Праге поэтесса успела осуществить бурный роман с юристом и скульптором Константином Родзевичем. Их связь продлилась около полугода, а затем Марина, посвятившая предмету обожания полную неистовой страсти «Поэму горы», вызвалась помочь его невесте выбрать свадебное платье, тем самым поставив точку в любовных отношениях.

Несмотря на величие и вселенскую всеохватность гениальной поэтессы, Цветаева особенно в эмиграции, остро чувствовала родное, детское... Из-под её пера вышло стихотворение, начинающееся:

Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно -
Где совершенно одинокой

И заканчивающееся:

«Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все – равно, и все – едино.
Но если по дороге – куст
Встает, особенно – рябина...»

Она говорила: «Здесь, во Франции, и тени моей не останется. Таруса, Коктебель, да чешские деревни – вот места души моей».

Что именно побудило семью Цветаевой и Эфрона вернуться в 1939 году в СССР? Кто знает, что творилось в душе немолодой уже поэтессы в те годы? Эфрон, «белая кость», отдавший так много борьбе с большевиками, неожиданно поверил в торжество коммунизма и еще в Париже связался с обществом, занимавшимся возвращением на родину эмигрантов. Первой вернулась в Москву дочь Ариадна (она же была первой арестована), 10 октября того же года из Франции бежал Эфрон, оказавшись замешанным в заказном политическом убийстве. Марина с сыном была вынуждена последовать за мужем, выполнив до конца долг пусть не всегда верной, но любящей жены. Уезжая, она почти не сожалела, что когда-то овеянный романтическим ореолом Париж не принял её как поэтессу. Французская поэтическая общественность не видела Марину, «эмиграция» за редким исключением, тоже смотрела холодно. С 1930-х годов Цветаева с семьёй жила практически в нищете.

«Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход – от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живем на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода.»

Цветаева вспоминает о пройденном этапе так: «Моя неудача в эмиграции – в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху – там, туда, оттуда…»

Впрочем, и родина не спешила с объятиями. Арест дочери и мужа в 1939 году (в 1941-ом Эфрон будет расстрелян, а Ариадна проведет в заключение 15 лет) подкосили Цветаеву, она с сыном осталась одна, а к жизни и быту была совершенно не приспособлена – мало того, она порой опускала руки, испытывая ужас перед самыми незначительными на первый взгляд проблемами. Да и отношения с сыном Георгием (Муром), разбалованным слишком истерически-восторженным отношением к нему матери ознаменовывались периодически вспыхивающими размолвками.

После начала Отечественной войны они эвакуировались в Елабугу. Известный мистический эпизод – когда Марина Цветаева только собиралась в эвакуацию, в упаковке вещей ей помогал давний друг Борис Пастернак, который специально купил веревку для этой цели. Борис похвалился, что достал такую прочную верёвку – «хоть вешайся». Именно эта верёвка и станет позже орудием самоубийства Марины. 31 августа 1941 года, на реке Кама, не найдя ни физических ни душевных сил для продолжения существования, Марина Цветаева повесится в сенях домика, выделенного для них с сыном, оставив три предсмертные записки.

Записка сыну: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але – если увидишь – что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик».

Записка Асеевым: «Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь – просто взять его в сыновья – и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына – заслуживает. А меня – простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете – увезите с собой. Не бросайте!

Записка «эвакуированным»: «Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы – страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом – сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адр. Асеева на конверте. Не похороните живой! Хорошенько проверьте».

…Православие отпевание самоубийц запрещает, но его может разрешить в особом случае патриарх. Через пятьдесят лет после смерти Цветаевой Алексий II дал благословение на отпевание. Основанием послужило прошение группы верующих, включая сестру Анастасию Цветаеву и диакона Андрея Кураева.

Отпевание состоялось через пятьдесят лет после кончины Марины Цветаевой в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот. Похоронена великая поэтесса в Елабуге, на Петропавловском кладбище.

Её музеи находятся в Москве, в Болшево, в Александрове, Феодосии, Башкортостане. Памятник поэтессе установлен в Одессе, а на высоком берегу Оки, в её любимом городе Таруса, согласно воле Цветаевой, установлен камень с надписью «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева»…

Сегодня Цветаева по праву считается одной из самых ярких звёзд Серебряного века, а её стихи и поэмы навсегда останутся в сокровищнице русской поэзии.

Статья опубликована в рамках проекта на средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68-рп и на основании конкурса, проведённого «Союзом пенсионеров России».