Михаил Пришвин. Повесть-поэма «Женьшень. Михаил Пришвин — Женьшень: Сказка

Один человек будучи заядлым охотником не удержался и сразу после участия в военных действиях с японцами отправился на охоту. Из Маньчжурии перешел в Россию. За одним из хребтов познакомился с китайцем, которого звали Лувен. У него и остановился на время охоты. Его фанза расположена в низине и в окружении высоких деревьев. Кругом рослипрекрасные цветы. Лувен занимался тем, что искал женьшень.

Здесь то и посчастливилось увидеть самку пятнистого оленя небесной красоты, которого называют цветком или еще Хуа-лу. Стройные ножки с маленькими копытцами были настолько близко, что можно было руками схватить. Как завороженный охотник смотрел на это чудо. Для людей ценящих красоту и природу главное сохранить и приумножить то, что потом принесет еще больше пользы, но как охотнику тяжело было удержаться. Еще не предполагал, что этот момент охотник будет вспоминать все жизнь с сожалением. Да, прекрасные мгновения остались в памяти и все потому, что не дал волю своим рукам, заглушил в себе инстинкт охотника. Пятнистую красавицу упустил зато судьба дала возможность встретиться с удивительной женщиной это была своего рода награда. Ее привез пароход, который вскоре и увез, а охотник так и остался сидеть без движения так же как в ситуации с Хуа-лу.

Лувен оказался тактичным в этом вопросе он понял, что пароход увез от меня, то что стало дорогим. «Твой женьшень ещене вырос, скоро я покажу его», сказал он. Вскоре пошли в тайгу, где много лет назад появился корень охотника, через десять лет он будет готов. За это время случилась нелепая случайность на него наступил и повредил изюбр. Корень был сильно помят, но потом отошел и через пять лет достигнет зрелости.

Постепенно мы приручили красавицу олениху и ее малыша, она перестала нас бояться. Попутно занимались прибыльным делом, ловлей пантов. Вскоре начался гон и за Хуа-лу пришли мощные рогачи.

Корень женьшень рос и пока он не достиг нужного состояния желания не сбудутся, остается только ждать. Появился и разросся питомник, не стало Лувена, а охотник все еще был одинок. Время идет и в этой жизни для всего есть свой срок. Так и в жизни охотника появилась женщина, которую он полюбил. Это помог корень женьшень недаром его зовут корень жизни. Он помогает найти себя и раскрыться в другом человеке. Теперь имея все и свое дело и жену, и детей охотник самый счастливый человек. Несмотря на это все же одна незначительная мелочь не дает покоя. И покинув всех идет на скалу и вспоминает тот момент когда мог схватить красавицу олениху, этот вопрос постоянно задает скале вблизи которой она обитала.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Пришвин. Все произведения

Берестяная трубочка
Женьшень
Утята и ребята

Женьшень. Картинка к рассказу

Сейчас читают

Краткое содержание Маяковский Кем быть?
В стихотворении Маяковского «Кем быть?» раскрывается тема, которая может показаться немного банальной со временем, но она никогда не перестанет все же быть актуальной.
Краткое содержание Шекспир Мера за меру
Герцог Вены решает уехать за пределы своего государства и вместо себя оставляет строгого судью Анджело. Никто не знал, что на самом деле Винченцио никуда не уезжал, а просто переоделся в монаха Лодовико.
Краткое содержание Заболоцкий Хорошие сапоги
В одной немецкой деревушке проживал сапожных дел мастер. Изготовлял он очень хорошую и качественную обувь. Все хвалили сапожника, людям нравилась отличная работа мастера.
Краткое содержание Шергин Детство в Архангельске
Краткое содержание Коваль Нулевой класс
В деревню приехала преподавать новая учительница Марья Семёновна. Она со всеми познакомилась, но дети не хотели оставлять своего прежнего учителя и немного с опаской относились к ней

После окончания русско-японской войны я выбрал трехлинейку получше и отправился из Маньчжурии в Россию. Довольно скоро перешел русскую границу, перевалил какой-то хребет и на берету океана встретился с китайцем, искателем жень-шеня. Лувен приютил меня в своей фанзе, укрытой от тайфунов в распадке Зусу-хэ, сплошь покрытом ирисами, орхидеями и лилиями, окруженном деревьями невиданных реликтовых пород, густо обвитыми лианами.

Из укромного места в зарослях маньчжурского ореха и дикого винограда довелось мне увидать чудо приморской тайги - самку пятнистого оленя Хуа-лу (Цветок-олень), как называют ее китайцы. Ее тонкие ноги с миниатюрными крепкими копытцами оказались так близко, что можно было схватить животное и связать. Но голос человека, ценящего красоту, понимающего ее хрупкость, заглушил голос охотника. Ведь прекрасное мгновение можно сохранить, если только не прикасаться к нему руками. Это понял родившийся во мне едва ли не в эти мгновения новый человек. Почти сразу же, будто в награду за победу над охотником в себе, я увидел на морском берегу женщину с привезшего переселенцев парохода.

Глаза ее были точь-в-точь как у Хуа-лу, и вся она как бы утверждала собой нераздельность правды и красоты. Ей сразу же открылся во мне этот новый, робко-восторженный человек. увы, проснувшийся во мне охотник чуть было не разрушил почти состоявшийся союз. Снова заняв покоряющую все высоту, я рассказал ей о встрече с Хуа-лу и как преодолел искушение схватить ее, а олень-цветок как бы в награду обернулся царевной, прибывшей стоящим в бухте пароходом. Ответом на это признание был огонь в глазах, пламенный румянец и полузакрытые глаза. Раздался гудок парохода, но незнакомка будто не слышала его, а я, как это было с Хуа-лу, замер и продолжал сидеть неподвижно. Со вторым гудком она встала и, не глядя на меня, вышла.

Лувен хорошо знал, кого от меня увез пароход. На мое счастье, это был внимательный и культурный отец, ведь суть культуры - в творчестве понимания и связи между людьми: «Твой жень-шень еще растет, я скоро покажу его тебе».

Он сдержал слово и отвел в тайгу, где двадцать лет назад был найден «мой» корень и оставлен еще на десять лет. Но изюбр, проходя, наступил на голову жень-шеня, и он замер, а недавно вновь начал расти и лет через пятнадцать будет готов: «Тогда ты и твоя невеста - вы оба снова станете молодыми».

Занявшись с Луваном очень прибыльной добычей пантов, я время от времени встречал Хуа-лу вместе с ее годовалым олененком. Как-то сама собой пришла мысль одомашнить пятнистых оленей с помощью Хуа-лу. Постепенно мы приучили ее не бояться нас.

В своих мечтах я хотел, кроме приручения новых животных, «оевропеить» работавших со мной китайцев, чтобы они не зависели от таких, как я, и могли постоять за себя сами.

Однако есть сроки жизни, не зависящие от личного желания: пока не пришел срок, не создались условия - мечта так и останется утопией. И все же я знал, что мой корень жень-шень растет и я своего срока дождусь. Не надо поддаваться отчаянию при неудачах. Одной из таких неудач было бегство оленей в сопки. Хуа-лу как-то наступила на хвост бурундуку, лакомившемуся упавшими из ее кормушки бобами. Зверек вцепился зубами ей в ногу, и олениха, обезумев от боли, ринулась в сторону, а за ней все стадо, обрушившее ограждения. На развалинах питомника как не думать, что Хуа-лу - ведьма, поманившая своей красотой и превратившаяся в прекрасную женщину, которая, как только я ее полюбил, исчезла, повергнув в тоску. Едва же я начал справляться с ней, творческой силой разрывая заколдованный круг, как Хуа-лу порушила все это.

Но все эти мудрствования всегда разбивает сама жизнь. Вдруг вернулась со своим олененком Хуа-лу, а когда начался гон, пришли за ней и самцы.

Минуло десять лет. Уже умер Лувен, а я все еще был одинок. Питомник рос, богател. Всему свои сроки: в моей жизни вновь появилась женщина. Это была не та женщина, которая когда-то появилась, как обернувшаяся царевной Хуа-лу, Цветок-олень. Но я нашел в ней собственное мое существо и полюбил. В этом и есть творческая сила корня жизни: преодолеть границы самого себя и самому раскрыться в другом. Теперь у меня есть все; созданное мной дело, любимая жена и дети. Я один из самых счастливых людей на земле. Однако временами беспокоит одна мелочь, ни на что не влияющая, но о которой надо сказать. Каждый год, когда олени сбрасывают старые рога, какая-то боль и тоска гонит меня из лаборатории, из библиотеки, из семьи. Я иду на скалу, из трещин которой вытекает влага, будто скала эта вечно плачет. Там в памяти воскресает прошлое: мне видится виноградный шатер, в который Хуа-лу просунула копытце, и боль оборачивается вопросом к каменному другу-скале или упреком себе: «Охотник, зачем ты тогда не схватил ее за копытца!»

Михаил Михайлович Пришвин

«Женьшень»

После окончания русско-японской войны я выбрал трёхлинейку получше и отправился из Маньчжурии в Россию. Довольно скоро перешёл русскую границу, перевалил какой-то хребет и на берегу океана встретился с китайцем, искателем жень-шеня. Лувен приютил меня в своей фанзе, укрытой от тайфунов в распадке Зусу-хэ, сплошь покрытом ирисами, орхидеями и лилиями, окружённом деревьями невиданных реликтовых пород, густо обвитыми лианами. Из укромного места в зарослях маньчжурского ореха и дикого винограда довелось мне увидать чудо приморской тайги — самку пятнистого оленя Хуа-лу (Цветок-олень), как называют её китайцы. Ее тонкие ноги с миниатюрными крепкими копытцами оказались так близко, что можно было схватить животное и связать. Но голос человека, ценящего красоту, понимающего её хрупкость, заглушил голос охотника. Ведь прекрасное мгновение можно сохранить, если только не прикасаться к нему руками. Это понял родившийся во мне едва ли не в эти мгновения новый человек. Почти сразу же, будто в награду за победу над охотником в себе, я увидел на морском берегу женщину с привёзшего переселенцев парохода.

Глаза её были точь-в-точь как у Хуа-лу, и вся она как бы утверждала собой нераздельность правды и красоты. Ей сразу же открылся во мне этот новый, робко-восторженный человек. Увы, проснувшийся во мне охотник чуть было не разрушил почти состоявшийся союз. Снова заняв покоряющую все высоту, я рассказал ей о встрече с Хуа-лу и как преодолел искушение схватить её, а олень-цветок как бы в награду обернулся царевной, прибывшей стоящим в бухте пароходом. Ответом на это признание был огонь в глазах, пламенный румянец и полузакрытые глаза. Раздался гудок парохода, но незнакомка будто не слышала его, а я, как это было с Хуа-лу, замер и продолжал сидеть неподвижно. Со вторым гудком она встала и, не глядя на меня, вышла.

Лувен хорошо знал, кого от меня увёз пароход. На моё счастье, это был внимательный и культурный отец, ведь суть культуры — в творчестве понимания и связи между людьми: «Твой жень-шень ещё растёт, я скоро покажу его тебе».

Он сдержал слово и отвёл в тайгу, где двадцать лет назад был найден «мой» корень и оставлен ещё на десять лет. Но изюбр, проходя, наступил на голову жень-шеня, и он замер, а недавно вновь начал расти и лет через пятнадцать будет готов: «Тогда ты и твоя невеста — вы оба снова станете молодыми».

Занявшись с Луваном очень прибыльной добычей пантов, я время от времени встречал Хуа-лу вместе с её годовалым оленёнком. Как-то сама собой пришла мысль одомашнить пятнистых оленей с помощью Хуа-лу. Постепенно мы приучили её не бояться нас.

Когда начался гон, за Хуа-лу пришли и самые мощные красавцы рогачи. Драгоценные панты добывались теперь не с такими, как прежде, трудами и не с такими травмами для реликтовых животных. Само это дело, творимое в приморских субтропиках, среди несказанной красоты, становилось для меня лекарством, моим жень-шенем. В своих мечтах я хотел, кроме приручения новых животных, «оевропеить» работавших со мной китайцев, чтобы они не зависели от таких, как я, и могли постоять за себя сами.

Однако есть сроки жизни, не зависящие от личного желания: пока не пришёл срок, не создались условия — мечта так и останется утопией. И все же я знал, что мой корень жень-шень растёт и я своего срока дождусь. Не надо поддаваться отчаянию при неудачах. Одной из таких неудач было бегство оленей в сопки. Хуа-лу как-то наступила на хвост бурундуку, лакомившемуся упавшими из её кормушки бобами. Зверёк вцепился зубами ей в ногу, и олениха, обезумев от боли, ринулась в сторону, а за ней все стадо, обрушившее ограждения. На развалинах питомника как не думать, что Хуа-лу — ведьма, поманившая своей красотой и превратившаяся в прекрасную женщину, которая, как только я её полюбил, исчезла, повергнув в тоску. Едва же я начал справляться с ней, творческой силой разрывая заколдованный круг, как Хуа-лу порушила все это.

Но все эти мудрствования всегда разбивает сама жизнь. Вдруг вернулась со своим оленёнком Хуа-лу, а когда начался гон, пришли за ней и самцы.

Минуло десять лет. Уже умер Лувен, а я все ещё был одинок. Питомник рос, богател. Всему свои сроки: в моей жизни вновь появилась женщина. Это была не та женщина, которая когда-то появилась, как обернувшаяся царевной Хуа-лу, Цветок-олень. Но я нашёл в ней собственное моё существо и полюбил. В этом и есть творческая сила корня жизни: преодолеть границы самого себя и самому раскрыться в другом. Теперь у меня есть все; созданное мной дело, любимая жена и дети. Я один из самых счастливых людей на земле. Однако временами беспокоит одна мелочь, ни на что не влияющая, но о которой надо сказать. Каждый год, когда олени сбрасывают старые рога, какая-то боль и тоска гонит меня из лаборатории, из библиотеки, из семьи. Я иду на скалу, из трещин которой вытекает влага, будто скала эта вечно плачет. Там в памяти воскресает прошлое: мне видится виноградный шатёр, в который Хуа-лу просунула копытце, и боль оборачивается вопросом к каменному другу-скале или упрёком себе: «Охотник, зачем ты тогда не схватил её за копытца!»

По окончанию русско-японской войны герой отправляется из Маньчжурии в Россию. Ему пришлось пересечь русскую границу и переправится через какой-то хребет. На берегу океана он встречает китайца Лувена, искавшего женьшень. Лувен приглашает героя в свою фанзе, находившуюся в распадке Зусу-хэ. Местность была укрыта ирисами, лилиями и орхидеями, огороженная деревьями реликтовых пород, на которых висели лианы. Герой смог увидеть великолепную самку пятнистого оленя Хуа-лу. Китайцы ее назвали Цветок-олень. Она была так близка к герою, что возможно было ее схватить. Однако, мудрый человек, ценящий невероятную красоту природы, спугнул ее. Подавив в себе охотника, герой был вознагражден иным невероятным зрелищем. Он увидел прекрасную девушку, сошедшую на берег с парохода, привезшего переселенцев.

Глаза ее были похожи на глаза Хуа-лу. Она увидела в герое робкого человека, восторгающегося ее красотой. Этот вновь созданный союз, едва не разрушил проснувшийся охотник в герое, своим рассказом о диком желании схватить оленя. Однако, сравнив девушку с Хуа-лу и признав ее наградой за несовершенное зверство, герой смог произвести на девушку прекрасное впечатление. Прогудел пароход, а девушка стояла как зачарованная. Наш герой тоже замер, глядя на прекрасную незнакомку. Второй гудок заставил ее уйти. Лувену девушка была хороша знакома.

Китаец отвел героя в тайгу, где десять лет назад тот нашел корень женьшеня и оставил его там. Он долго не рос из-за изюбра, который наступил на него. И лишь теперь стал прорастать. Китаец сказал, что через пятнадцать он будет готов и герой со своей невестой снова станут молодыми.

Герой занялся добычей пантов вместе с Луваном. Он много раз встречал Хуа-лу с ее олененком. Она перестала бояться людей. Добыча драгоценных пантов не сильно травмировала реликтовых животных. Во время гона, с Хуа-лу приходили статные красавцы рогачи. Кроме приручения оленей, герой стремился оевропеить работающих с ним китайцев, сделать их более независимыми.

Герой научился относится к житейским неудачам по философски. Он не отчаивался, когда олени сбежали в сопки из-за Хуа-лу, которая наступила на хвост бурундуку, укусившему ее в ответ. Она, обезумевшая от боли, свалила ограждения и рванула в сторону, уводя за собой все стадо. Позже олениха вернулась, приведя все стадо обратно.

Прошло десять лет. Лувен умер. Питомник процветал. Герой повстречал женщину и полюбил ее, совсем не ту, которая когда-то превратилась в Цветок-Оленя. Однако, память не стерла воспоминания о прекрасной девушке.

После окончания русско-японской войны я выбрал трёхлинейку получше и отправился из Маньчжурии в Россию. Довольно скоро перешёл русскую границу, перевалил какой-то хребет и на берегу океана встретился с китайцем, искателем жень-шеня. Лувен приютил меня в своей фанзе, укрытой от тайфунов в распадке Зусу-хэ, сплошь покрытом ирисами, орхидеями и лилиями, окружённом деревьями невиданных реликтовых пород, густо обвитыми лианами. Из укромного места в зарослях маньчжурского ореха и дикого винограда довелось мне увидать чудо приморской тайги - самку пятнистого оленя Хуа-лу (Цветок-олень), как называют её китайцы. Ее тонкие ноги с миниатюрными крепкими копытцами оказались так близко, что можно было схватить животное и связать. Но голос человека, ценящего красоту, понимающего её хрупкость, заглушил голос охотника. Ведь прекрасное мгновение можно сохранить, если только не прикасаться к нему руками. Это понял родившийся во мне едва ли не в эти мгновения новый человек. Почти сразу же, будто в награду за победу над охотником в себе, я увидел на морском берегу женщину с привёзшего переселенцев парохода.

Лувен хорошо знал, кого от меня увёз пароход. На моё счастье, это был внимательный и культурный отец, ведь суть культуры - в творчестве понимания и связи между людьми: «Твой жень-шень ещё растёт, я скоро покажу его тебе».

Он сдержал слово и отвёл в тайгу, где двадцать лет назад был найден «мой» корень и оставлен ещё на десять лет. Но изюбр, проходя, наступил на голову жень-шеня, и он замер, а недавно вновь начал расти и лет через пятнадцать будет готов: «Тогда ты и твоя невеста - вы оба снова станете молодыми».

Однако есть сроки жизни, не зависящие от личного желания: пока не пришёл срок, не создались условия - мечта так и останется утопией. И все же я знал, что мой корень жень-шень растёт и я своего срока дождусь. Не надо поддаваться отчаянию при неудачах. Одной из таких неудач было бегство оленей в сопки. Хуа-лу как-то наступила на хвост бурундуку, лакомившемуся упавшими из её кормушки бобами. Зверёк вцепился зубами ей в ногу, и олениха, обезумев от боли, ринулась в сторону, а за ней все стадо, обрушившее ограждения. На развалинах питомника как не думать, что Хуа-лу - ведьма, поманившая своей красотой и превратившаяся в прекрасную женщину, которая, как только я её полюбил, исчезла, повергнув в тоску. Едва же я начал справляться с ней, творческой силой разрывая заколдованный круг, как Хуа-лу порушила все это.

М.М. Пришвин

Краткое содержание повести.

Из укромного места в зарослях маньчжурского ореха и дикого винограда довелось мне увидать чудо приморской тайги — самку пятнистого оленя Хуа-лу (Цветок-олень), как называют ее китайцы. Ее тонкие ноги с миниатюрными крепкими копытцами оказались так близко, что можно было схватить животное и связать. Но голос человека, ценящего красоту, понимающего ее хрупкость, заглушил голос охотника. Ведь прекрасное мгновение можно сохранить, если только не прикасаться к нему руками. Это понял родившийся во мне едва ли не в эти мгновения новый человек. Почти сразу же, будто в награду за победу над охотником в себе, я увидел на морском берегу женщину с привезшего переселенцев парохода.

Глаза ее были точь-в-точь как у Хуа-лу, и вся она как бы утверждала собой нераздельность правды и красоты. Ей сразу же открылся во мне этот новый, робко-восторженный человек. УВЫ, проснувшийся во мне охотник чуть было не разрушил почти состоявшийся союз. Снова заняв покоряющую все высоту, я рассказал ей о встрече с Хуа-лу и как преодолел искушение схватить ее, а олень-цветок как бы в награду обернулся царевной, прибывшей стоящим в бухте пароходом. Ответом на это признание был огонь в глазах, пламенный румянец и полузакрытые глаза. Раздался гудок парохода, но незнакомка будто не слышала его, а я, как это было с Хуа-лу, замер и продолжал сидеть неподвижно. Со вторым гудком она встала и, не глядя на меня, вышла.

Лувен хорошо знал, кого от меня увез пароход. На мое счастье, это был внимательный и культурный отец, ведь суть культуры — в творчестве понимания и связи между людьми: "Твой жень-шень еще растет, я скоро покажу его тебе".

Он сдержал слово и отвел в тайгу, где двадцать лет назад был найден "мой" корень и оставлен еще на десять лет. Но изюбр, проходя, наступил на голову жень-шеня, и он замер, а недавно вновь начал расти и лет через пятнадцать будет готов: "Тогда ты и твоя невеста — вы оба снова станете молодыми".

В своих мечтах я хотел, кроме приручения новых животных, "оевропеить" работавших со мной китайцев, чтобы они не зависели от таких, как я, и могли постоять за себя сами.

Однако есть сроки жизни, не зависящие от личного желания: пока не пришел срок, не создались условия — мечта так и останется утопией. И все же я знал, что мой корень жень-шень растет и я своего срока дождусь. Не надо поддаваться отчаянию при неудачах. Одной из таких неудач было бегство оленей в сопки. Хуа-лу как-то наступила на хвост бурундуку, лакомившемуся упавшими из ее кормушки бобами. Зверек вцепился зубами ей в ногу, и олениха, обезумев от боли, ринулась в сторону, а за ней все стадо, обрушившее ограждения. На развалинах питомника как не думать, что Хуа-лу — ведьма, поманившая своей красотой и превратившаяся в прекрасную женщину, которая, как только я ее полюбил, исчезла, повергнув в тоску. Едва же я начал справляться с ней, творческой силой разрывая заколдованный круг, как Хуа-лу порушила все это. Но все эти мудрствования всегда разбивает сама жизнь. Вдруг вернулась со своим олененком Хуа-лу, а когда начался гон, пришли за ней и самцы.

Минуло десять лет. Уже умер Лувен, а я все еще был одинок. Питомник рос, богател. Всему свои сроки: в моей жизни вновь появилась женщина. Это была не та женщина, которая когда-то появилась, как обернувшаяся царевной Хуа-лу, Цветок-олень. Но я нашел в ней собственное мое существо и полюбил. В этом и есть творческая сила корня жизни: преодолеть границы самого себя и самому раскрыться в другом. Теперь у меня есть все; созданное мной дело, любимая жена и дети. Я один из самых счастливых людей на земле. Однако временами беспокоит одна мелочь, ни на что не влияющая, но о которой надо сказать. Каждый год, когда олени сбрасывают старые рога, какая-то боль и тоска гонит меня из лаборатории, из библиотеки, из семьи. Я иду на скалу, из трещин которой вытекает влага, будто скала эта вечно плачет. Там в памяти воскресает прошлое: мне видится виноградный шатер, в который Хуа-лу просунула копытце, и боль оборачивается вопросом к каменному другу-скале или упреком себе: "Охотник, зачем ты тогда не схватил ее за копытца!"